Форум » История,вопросы по истории » ВОЙНА 1812 ГОДА В ЛАТВИИ » Ответить
ВОЙНА 1812 ГОДА В ЛАТВИИ
Igor Graholski: ВОЙНА 1812 ГОДА В ЛАТВИИ Напалеон ясно видел более рациональное устройство в Европе, он уже в самом начале 19 века развил идею Еврофедерации, единой Европы, единой системы мер и весов, Европейской конституции, единной валюты и правительства, отменны таможенных барьеров. Война между Россией и Францией, начавшаяся в 1812 году вовсе не была неизбежной. Последние годы XVIII и начало XIX века убедительно показали, что Россия и Франция могут быть не только врагами, но и союзниками, и такой союз казался не менее закономерным, чем враждебность. Однако обстоятельства сложились так, что обе стороны к 1810 году начали интенсивно готовиться к войне. В России приводились в порядок крепости на западных границах. На территории современной Латвии укреплялись рижские крепостные бастионы, расположенные по периметру современного Старого города, и Динабургская (Даугавпилсская) крепость, прикрывавшая переправу через Западную Двину (Даугаву) на Петербург, а также выполнявшая роль тыловой базы для северо-западной группировки русских войск. Утром 18 июля в Митаве было получено известие о появлении прусских войск в Бауске. Командовавший русскими силами в Митаве генерал Левиз занял позицию для боя при Экау (Иецаве). Узнав об этом, Граверт, занявший Бауск, известил о расположении русских, находившихся восточнее, генерала Клейста, и 7 июля пруссаки с двух сторон атаковали русских. Имея небольшое превосходство в живой силе и тройное — в артиллерии, пруссаки при минимальных потерях одержали победу. Потери русских составили около 600 убитыми и ранеными и около 300 пленными. Это сражение имело для русских самые тяжелые последствия, ибо в нем была разбита лучшая часть войска, предназначенного для защиты Риги.силами, в том числе и Митавское предместье Риги, которое было сожжено. Атака на Ригу ожидалась в любой момент. Долго обсуждался вопрос, сжигать ли рижские предместья, расположенные на правом берегу, — Московское и Петербургское. 9 июля приказ на сожжение был отдан, но вскоре отменен. Однако 11 июля этот приказ был повторен, и в ночь на 12-е предместья были подожжены. Плохая подготовленность, а также сильный ветер в ту ночь привели к тому, что акция вышла из-под контроля исполнителей, принеся тяжелые и неоправданные потери — крова лишились около 7000 человек. Не только войска, но и мирные жители в массе своей достойно показали себя перед лицом тяжелых испытаний. Многие рижане и жители предместий были мобилизованы для обороны города. Во время пожара никто из них не бросился спасать свое имущество. Макдональд с 7-й дивизией двинулся от Бауска к Якобштадту и здесь стал готовить переправу через Двину. Военные действия в конце лета и осенью 1812 года К концу лета 1812 года пруссаки заняли позицию полукругом от Риги по линии Шлок (Спока) — Олай (Олайне) — Кирхгольм (Са-ласпилс). Такое расположение было крайне невыгодным, поскольку войска, и без того растянутые на огромном фронте, часто прерывались лесами и болотами. Безынициативность Макдональда, успехи Витгенштейна и неудобное расположение прусских войск сделали возможным русское контрнаступление. 24 июля генерал Левиз атаковал левый прусский фланг в районе Шлока и продвинулся далее до Кальнцема (Калнцием-са). После передислокации своих войск генерал Клейст сумел к 27 июля оттеснить русских к Риге. 10 августа русские предприняли наступление на Кирхгольм с отвлекающими ударами на Олай и Шлок. Понеся значительные потери, пруссаки отошли к Олаю, но затем контратаковали и заставили русских 26 августа без боя отойти на исходные позиции. Эти вылазки русских имели следствием то, что Мак-дональд из состава 7-й дивизии перебросил в Якобштадт бригаду Гюнербейна. К концу лета, началу сентября артиллерийский парк из 130 орудий, собранный для осады Риги, был сосредоточен в Руентале (Рун-дале). Но в это время от Наполеона поступил приказ осады не начинать. После Бородинской битвы Наполеон предполагал заключить мир в Москве и осаду Риги, намечавшуюся в начале войны, счел в тот момент излишней. Примерно в это время русскими из Финляндии в Ригу был переброшен 10-тысячный корпус графа Ф. Ф. Штейнгеля, который высадился в Ревеле (Таллине) и сушей прибыл в Ригу 10 сентября. Александр I поставил Штей-нгелю задачу совместно с рижским гарнизоном отбросить осаждавших от города, захватить осадную артиллерию, а затем сосредоточиться на разгроме дивизии Макдональда Объединенные русские войска в Риге насчитывали 22, по другим данным — 25 тыс. человек против 17 тыс. стоявшего под Ригой прусского корпуса, входившего в состав армии Наполеона. Однако отсутствие взаимопонимания между рижским военным губернатором Эссеном и Штейнгелем привело к неудаче всей операции. Эссен в качестве главной задачи видел взятие Елгавы, а Штейнгель — захват артиллерийского парка. В результате русские силы выступили разрозненно, а кроме того, дополнительно дробились по мере выполнения задач. Силы дробились для действия в трех направлениях. Главное наступление под руководством Штейнгеля и Левиза проходило через Кекаву (Даленкирхен) и у (Экау) на Бауску (Бауцен) силами 18 000 пехотинцев, 1 300 кавалеристов и 23 орудий. Полковник Розен с 1000 человек в сопровождении Эссена отправился на Олайне и Елгаву. Канонерская флотилия контр-адмирала Молера при поддержке генерала Бриземана с 2000 человек была послана на Споку (Шлок). Военные действия в конце лета и осенью 1812 года К концу лета 1812 года пруссаки заняли позицию полукругом от Риги по линии Шлок (Спока) — Олай (Олайне) — Кирхгольм (Са-ласпилс). Такое расположение было крайне невыгодным, поскольку войска, и без того растянутые на огромном фронте, часто прерывались лесами и болотами. Безынициативность Макдональда, успехи Витгенштейна и неудобное расположение прусских войск сделали возможным русское контрнаступление. 24 июля генерал Левиз атаковал левый прусский фланг в районе Шлока и продвинулся далее до Кальнцема (Калнцием-са). В походе участвовали английские и русские канонерские лодки (небольшие военные корабли) капитанов Стюарта и Развозова. Действуя на реках, они в большой степени содействовали успеху рейда генерала Левиза. 14 (26) сентября у Кекавы русские войска заставили отступить прусский фланг и не позволили генералу Йорку собрать свои силы вместе в районе Олайне у Лиепецавы. Лишь у Ецавы Йорк соединился с Горном, который, потерпев поражение, отступил из Кекавы. После занятия Кекавы Штейнгель продолжал движение и 15 (27) сентября подошел к Ецаве. Пруссаки упорно защищались, но когда на обоих флангах показались посланные в обход русские войска, Йорк отступил к Бауске. Видя недостаточность своих сил, он решил временно пожертвовать Елгавой и приказал идти на соединение с ним генералу Клейсту, стоявшему близ Елгавы, и расположенной неподалеку бригаде Гюнербейна. После того, как пруссаки отступили, русские через Споку и Опайне беспрепятственно заняли Елгаву. Большое значение в занятии города имели канонерские лодки и гребные суда. Несмотря на бурю и непогоду, они перевезли по Лиелупе сухопутный отряд, а прибыв в Елгаву, их экипажи захватили четыре медные пушки и много военных припасов — ружья, запасы шуб и сукна и перевезли все это в Ригу. После занятия Елгавы здесь было сделано объявление, отменявшее французское управление. Вскоре в сопровождении курляндского гражданского губернатора Сиверса прибыл военный губернатор Эссен и восстановил деятельность российской администрации. 16 (28) сентября Йорк занял позиции у Рун-дальского дворца по обе стороны артиллерийского парка. Но местность для боя была неудобная: впереди находился ручей, кругом лежали густые леса, а позади — парк, мешающий передвижениям. «Перед ним стоял вопрос — пишет С.Н.Сивицкий в книге «Отечественная война в Прибалтийском крае» (Рига, 1912), — защищать ли артиллерийский парк на невыгодной позиции с опасностью поражения или же, предоставив его на произвол судьбы, отступить направо к корпусу Макдональда. На военном совете мнения офицеров разделились, но наконец восторжествовало первое мнение, что честь прусского оружия требует защиты парка до последнего человека... Но русские двигались медленно, а к Йорку успели присоединиться Клейст и Гюнербейн. В то время как прусский командующий принимал меры к сосредоточению своих войск, Штейнгель добровольно ослабил себя, поспав отряд в 3000 человек на помощь Эссену в Митаву». Действительно, утром 17 (29) сентября в Рундале появились движущиеся из Елгавы силы генерала Клейста. Прусские войска насчитывали теперь 18 пехотных батальонов, 10 эскадронов и 44 легких пушки. На юге от Баус-ки располагалось еще 3 польских батальона, 2 прусских эскадрона и артиллерийская полубатарея. Генерал Штейнгель расположил главные силы в Цоде. Один передовой отряд был направлен на Бауску, другой — в Межотне. После этого граф Штейнгель узнал об усилении противника и, стараясь не дать прусским войскам возможность использовать свое преимущество, хотел сковать их фланговым ударом. Для обхода левого фланга противника был послан генерал Бельгард с двумя полками пехоты и 6 орудиями. Пройдя через Гра-вендале, он должен был вброд перейти Лиелупе и атаковать неприятеля. Генерал Йорк решил воспользоваться распылением русских сил и ударами со стороны Бауски и Межотне связать главные силы русских в районе Цоде. Охрана левого берега Лиепупе была возложена на отряд Клейста. В случае если в направлении Гравендапе устремятся русские войска, прусский левый фланг должен был нанести встречный удар. 17 (29) сентября Йорк с главными силами перешел на правый берег Лиелупе и направился в Межотне. Польские батальоны легко взяли Бауску. К северу от Межотне около так называемой «Казачьей корчмы» пруссаки встретили русский авангард и, нанеся большой урон, вытеснили его с занятых позиций. Особенно тяжелая схватка произошла к юго-востоку от Гравендале (Грефенталя). Отряд Бель-гарда занял сильные позиции к югу от этого населенного пункта. Узнав об этом, Клейст тотчас решил атаковать русских, и уже при первом натиске пруссаки заняли строения, в которых расположились русские, но были встречены убийственным огнем. С обеих сторон войска сражались с величайшей храбростью и ожесточением. Только ночь положила конец битве. Бельгард был прижат к левому берегу Гарозы и когда к пруссакам прибыли подкрепления, то вынужден был с большими потерями отступить на правую сторону реки. Ночью главные прусские силы были собраны у Межотне. Здесь им предстояло долго и упорно сражаться у Гравендаля подле т.н. «Медвежьей корчмы». Русские были принуждены к отступлению. Йорк задумал отрезать русским войскам отступление и быстро направить свои главные силы к Елгаве Чтобы силы генерала Штейнгеля могли сохраняя порядок отступить к Олайне и присоединиться к группе, расположенной у Елгавы, русские усилили арьергард, который под начальством генерал-майора Фока занял сильные позиции 1-го октября приняли бой, который собственно, и завершил большое Межотненское сражение. Отступление главных сил еще долго прикрывал арьергард, который только после обеда с большими потерями отошел к Эмбургу. Когда Эссен в Елгаве узнал о неудачах Штейнгеля и Левиза, он оставил Елгаву и, так, русского владычества там опять было восстановлено французское управление. В этом предприятии русские потеряли 2500 убитыми и ранеными, прусский корпус — около 1000 человек. 20 сентября по старому стилю русские войска возвратились в Ригу, где неудача произвела тем более грустное впечатление, что в этот самый день пришло известие о занятии французами Москвы. Получив известие о наступлении русских под Ригой, Макдональд направил в помощь генералу Йорку, к тому времени возглавившему прусские части, бригаду генерала Башелю. После известий об успехах пруссаков, Макдональд не стал возвращать дивизию к Динабур-гу. Вместо этого он сам перенес свою ставку в Штальген (Стальгене, восточнее Елгавы). Ситуация изменилась после того, как стало известно о том, что 6 октября Витгенштейн выбил французские войска из Полоцка. В этот же день Наполеон отдал приказ об отступлении из Москвы, что активизировало русские силы в Риге. В середине октября они предприняли наступление на Кирхгольм и по Аа (при поддержке канонерских лодок) — на Шлок и Вольгунд (Валгунде). Пруссаки свои позиции удержали, хотя понесли большие потери. Неудачи русских войск под Ригой вызвали замену военного губернатора: на место Эссена был назначен маркиз Паулуччи. Сожжение знамен "Великой армии" "Новому военному губернатору, — пишет С.Н.Сивицкий в книге "Отечественная война в Прибалтийском крае" (Рига, 1912), — осталась старая задача укреплять и защищать Ригу. Хотя военные обстоятельства резко изменились в пользу русских, но Макдональд ничего не знал о печальном положении французской армии: ему было сообщено, что император выступил из Москвы, чтобы зимовать в Виль-не [Вильнюсе]. Союзники стояли на прежних позициях, и лишь изредка небольшие отряды переходили Двину и производили набеги на Лифляндию. Чтобы устранить возможность этих набегов, маркиз Паулуччи задумал овладеть городом Фридрихштадтом на левом берегу Двины. Во Фридрихштадте находилось 800 человек баварцев и три прусских эскадрона. 1 (13) ноября русские напали на них с двух сторон и заставили очистить город и отступить к Шенбергу [Скайсткалне]. После этого русские отряды распространились по неприятельской территории до Нейгута, даже проникли в окрестности Олая. Тогда Макдональд решил отрезать и захватить все русские отряды и приказать произвести наступление в разных направлениях. Генерал Башепю и полковник Горн напали на Левиза, стоявшего в Да-ленкирхене на неудобной позиции, и застави- ли его отступить. Внезапное наступление неприятеля, который до сих пор только защищался против наших нападений, произвело страшный переполох в Риге. Мысль о взятии города казалась жителям невыносимой теперь, когда Великая армия терпела поражения. <...> Но тревога оказалась напрасной. Отступая к Риге, Левиз заманил пруссаков к одной возвышенности, откуда скрытая батарея встретила их картечью. В несколько минут 200 убитых и раненых покрыли поле, и пруссаки поспешно отступили. В это время Гюнербейн занял Томсдорф 1 (17) ноября и захватил близ него русский отряд с 9 офицерами и 130 солдатами. На другой день Массенбах без боя овладел Фридрихштадтом. Русские отступили, потеряв до 150 человек пленными (в том числе 10 офицеров). Итак, военные действия в ноябре, хотя и были в общем благоприятны для союзников, но не привели к тому результату, которого ожидал Макдональд. <...> Йорк писал находившемуся при маркизе Паулуччи полковнику Рапателю... что схватки на передовых постах напрасно озлобляют войска, порождая в русских и пруссаках взаимное ожесточение, которого прежде не было". Наступившая зима не принесла перелома в сложившуюся под Ригой ситуацию. Обе стороны считали, что отступление Наполеона остановится в районе Вильно и война продолжится на территории России. В Риге опасались, что Макдональд воспользуется для штурма города тем, что река и крепостные рвы покрылись льдом и больше не представляют преграды. Готовились контрмеры: несколько канонерских лодок вморозили в лед в реке вдоль крепости, шестами постоянно разламывали лед во рвах, валы крепости поливали водой для их обледенения. Однако положение франко-прусской армии к этому времени было настолько тяжелым, что о каком-либо наступлении нельзя было и помышлять. В начале декабря 1812 года, еще не имея никаких сведений о главных силах Наполеона, а располагая лишь слухами, Макдональд на всякий случай приказал 7-й дивизии отступить к Бауску. А 6 декабря, узнав об их поражении, отдал приказ о немедленном отступлении 10-го корпуса из Курляндии. 7 декабря двумя колоннами корпус Макдональда начал отступление. 8 декабря Митаву оставил генерал Йорк. Война ушла с территории Латвии. После отступления неприятеля император Александр I поручил генерал-губернатору маркизу Паулуччи «засвидетельствовать храбрым жителям Риги свое высочайшее благоволение за проявленную в военное время их верность». Монаршим распоряжением от 4 августа 1817 года рижанам было дано право заменять рекрутскую повинность уплатой денежного взноса в казну. В тот же год в Риге были открыты, демонтированные в 30-е годы XX века, Александровские триумфальные ворота и Колонна Победы. Другой памятник того времени — дом в Лудзе, где в 1763 году родился и до 1770 года жил герой Отечественной войны 1812 года генерал-майор Яков Петрович Кульнев, погибший недалеко от границ современной Латвии. Я. П. Кульнев был похоронен в Кульневской церкви (йлзескалнс). В 1913 году в Риге у кафедрального собора был открыт памятник генерал-фельдмаршалу Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли работы скульптора Вильгельма Вандшнейде-ра. В 1915 году памятник был эвакуирован в глубь России и после революции затерялся. Восстановлен на прежнем постаменте в 2002 году. Нельзя не упомянуть и фонтан в Динабур-гской (Даугавпилсской) крепости, сооруженный из жерл орудий, а также православный храм равноапостольного святого Александра Невского, который вполне может быть рассмотрен как памятник тем далеким событиям. Олег Пухляк
Ответов - 17
Igor Graholski: Неудобная война 9 января 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 3) Кто в Латвии в 2012 году вспомнит о событиях 1812–го? Автор: Игорь Мейден Велик ли шанс, что в Риге достойно отметят 200–летие Отечественной войны 1812 года, ведь люди, жившие на территории, много позже названной Латвией, участвовали в боях и даже помешали наполеоновским полкам занять Петербург? Догадаться несложно. Разобранная по частям Колонна Победы, в прошлом один из красивейших памятников нашего города, все так же валяется возле крематория, из экспозиции Музея истории Риги убрано все, связанное с событиями 1812–го, да и в школьных учебниках этот эпизод изрядно подчищен. Тем не менее общественные организации, энтузиасты–краеведы, клубы исторической реконструкции планируют провести ряд памятных мероприятий, а историк, издатель вестника "Клио" Игорь Гусев собирается выпустить книгу, посвященную событиям Отечественной войны 1812 года. С ним и поговорил корреспондент "Вести Сегодня". Война "двух оккупантов" — Так будут или нет в Латвии отмечать эту юбилейную дату? — В Латвии? Начнем с России! 2012 год станет непростым во всех отношениях, — замечает Игорь Гусев. — Этот год уже официально объявлен годом 1150–летия российской государственности, весной будут отмечать 150–летие со дня рождения Петра Столыпина, не должны забыть и 400–летие событий 1612–го и, наконец, война с Наполеоном! Голова идет кругом от изобилия юбилеев! По идее, каждой из этих дат вполне хватило бы, чтобы лишь ей одной целый год посвятить. А тут сразу четыре! И ведь каждую надо отметить достойно. Но не получится ли так, что в этом изобилии потеряется что–то важное? Ну нельзя гнаться сразу за несколькими зайцами, ни одного не поймаешь… И ведь не забудем, в 2012–м состоятся выборы президента России. Уже одно это событие способно затмить все остальное. По крайней мере, СМИ наверняка уделят ему больше внимания, чем юбилею Столыпина… Теперь что касается Латвии. Из всех вышеперечисленных юбилейных дат 200–летие войны 1812 года для нас наиболее значимая. Ведь именно здесь, на той территории, которую потом назовут Латвией, непосредственно шли тогда боевые действия. Разумеется, главные события происходили под Смоленском, Москвой, на реке Березине, но при этом нельзя забывать: левый фланг армии Наполеона составлял корпус маршала Макдональда, который имел стратегическую задачу — через Ригу двигаться на Петербург. Были сражения под Иецавой, Кекавой и Даугавпилсом, а часть Курляндии оккупировали французские войска (хотя по справедливости следует отметить, что в основном тут действовал прусский корпус, то есть немцы). Ригу Наполеон называл "предместьем Лондона": император придавал большое значение тому, чтобы город был своевременно взят французской армией. И от того, как складывалась ситуация близ Риги, возможно, зависело и стратегическое положение войск Бонапарта в целом во время его похода на Россию. Под Ригой Макдональд не выполнил ни одной из существенных задач — это в достаточной степени определило и результаты Отечественной войны. В целом события 1812 года оставили в сознании рижан неизгладимый след. Сама Рига непосредственно не участвовала в боевых действиях, не подвергалась осаде, вражеские ядра не летели в ее сторону. Но именно в 1812 году случился знаменитый пожар рижских предместий. Это, по сути, разделило историю города на ту, что была до пожара, — и после него. Тогда выгорела огромная часть города, а потом, при послевоенном восстановлении Риги, город получил новую планировку, и дома, и улицы. Фактически после пожара возникла уже новая Рига. Вспомнят ли в 2012 году тот судьбоносный пожар? Весьма сомневаюсь. Мне, например, совершенно непонятно, из каких таких идеологических соображений в Музее истории Риги полностью отсутствует раздел, посвященный событиям 1812 года. Там после шведской эпохи возникает странная пауза — до самой середины XIX века… — Понятно, что отсутствует. Отношение со стороны национальных идеологов и придворных историков к событиям 1812 года такое: эта война была не латышского народа, а двух оккупантов — русских и французов, поэтому нас она не касается. — Но ведь и латыши воевали! Были среди них солдаты, непосредственно служившие в российской армии, было ополчение, даже так называемое "лифляндское казачество" сформировали из местных крестьян. Другое дело, что не проявили они себя столь ярко, не вписаны в историю их имена золотыми буквами. Но это же не основание для того, чтобы в очередной раз делать из своего народа лишь пассивный "объект истории". Дескать, "мы здесь ни при чем" и "нас это не касалось". Эпоха наполеоновских войн — это один из самых ярких и романтических периодов мировой истории. Так почему же каким–то нелепым идеологам "особого латышского пути" так хочется не просто лишить свой народ возможности считаться полноправным участником судьбоносных исторических событий, но и отнять почетное право видеть себя в стане победителей грозной великой армии?! Немыслимо и неподражаемо… Колонна Победы — кость в горле — Попытки отторгнуть историю Латвии и Риги от общей истории с Россией, чтобы лишний раз подчеркнуть нашу особость и инаковость, доходят до абсурда, — продолжает собеседник. — Из истории выбрасываются целые пласты информации! А ведь история Латвии не настолько богата событиями, имеющими общеевропейское значение, чтобы мы так легко вычеркивали все, связанное с событиями 1812 года! И ради того, чтобы не затронуть чье–то больное самосознание? Абсурд. Война 1812 года определила будущее Европы на последующие столетия, сыграла колоссальную роль в мировой истории! Тем более глупо не замечать ее. Латвии вообще стоило бы громко кричать о том, что люди с этой земли активно участвовали в событиях мирового значения. Отрицать участие в тех событиях — лишний раз проявлять узость хуторского мироощущения. В конце концов, сейчас принято говорить, что латышская история — часть европейской истории. Так события 1812 года — это вполне европейская, а не только российская история! Кстати, это и подлинная интеграция на базе истории единых победоносных деяний русских и латышей против общего неприятеля! — Вот вам "часть истории": Колонна Победы по кускам валяется около крематория! — Да, сейчас вопрос о восстановлении Колонны Победы в очередной раз "положен под сукно" и забыт городскими властями. Кто позволил горстке упрощенно мыслящих политиков, живущих одним днем, решать судьбу памятника, которому без малого 200 лет? Ведь это самый старый памятник не только в Риге, но и вообще в Латвии. Но что осталось от него… Сходите и посмотрите, в каком он состоянии, легко его найдете, если, конечно, поймете, что это памятник — до того довели узколобые "великие носители" национальных идей, буквально обкрадывающие прошлое своего народа, его духовную и материальную культуру. Колонна Победы — это работа знаменитого Джакомо Кваренги — архитектора, живописца, скульптора с мировым именем! Или же он, по мнению латышских националистов, тоже был "великорусским шовинистом"? В Риге нет памятника, равного ему по историческому и культурному значению (Памятник Свободы, давно ставший государственном символом, вне категории). Мне рассказывали, как осенью 1990 года Колонну едва не установили в Старом городе на Яковлевской площади, где для нее уже было подготовлено место. Тогда этому помешал спешно организованный пикет "патриотов", выступивших против возвращения "великодержавно–шовинистического монумента". О том, что Колонна Победы — это явление мировой культуры, которыми так скудна Рига, увы, никто из тех горлопанов не вспомнил… — Пару лет назад о Колонне Победы много говорили в СМИ, есть две общественные организации, ставящие своей целью восстановить этот памятник… — Мне даже предлагали возглавить одну из этих организаций… А изменилось ли что–то? Пока, к сожалению, нет. Идет последовательная работа по сбору различных бумаг и копий архивных документов, но пока не будет реальной финансовой поддержки, Колонна Победы обречена лежать на земле. Для наших городских властей это слишком идеологизированный вопрос. Я глубоко уважаю мэра Риги Нила Ушакова, но у него теперь хватает забот отбиваться от шакалов, грызущих его за то, что он осмелился подписаться в поддержку своего РОДНОГО языка. И если теперь "русская часть" думы будет муссировать вопрос о Колонне Победы, то визга поднимется до невозможности много. Чтобы решить вопрос, связанный с памятником, необходимо широкое общественное народное движение, которое возглавили бы толковые и активные люди. Надеяться только на себя! — Может, Россия денег на восстановление даст? — От России помощи ждать не следует. Я, конечно, могу ошибаться (и дай Бог, если окажусь не прав!), но думается, в России юбилей Отечественой войны 1812 года будет проходить тихо и предельно политкорректно. То есть так, чтобы, упаси Боже, не задеть национально ранимых "европейских друзей". Ведь ой как некрасиво получается… Неудобно как… Честно говоря, вломили русские войска армии объединенной Наполеоном Европы, накостыляли по полной программе. И в Париж вошли с победой! Как–то оно нехорошо напоминать об этом. Не политкорректно! Тем более что фигура Наполеона во Франции считается сегодня крайне почитаемой… Полагаю, Россия не будет вмешиваться и в горячий вопрос о восстановлении в Риге Колонны Победы. Россия сейчас панически боится любых обвинений во вмешательстве во внутрилатвийские (читай: внутриевропейские) проблемы. Хватает уже обвинений в адрес Линдермана и Осипова, что они кормятся из "руки Москвы" и "с подачи России" подрывают устои латышской государственности. Смеяться хочется, когда слышу это! Ведь официальная Россия делает все, чтобы — не дай Бог! — не связывали ее с референдумом "за русский язык". Официальные российские лица стараются не раздражать латышских политиков и крайне неодобрительно смотрят, как здесь силами общественности проводятся акции в защиту родного, русского языка… Так что надеяться стоит только на неофициальное финансирование и частных предпринимателей. Поверьте, я буду искренне рад, если теперь ошибаюсь в своих суждениях! — Какие запланированы памятные мероприятия? — Насколько мне известно, на этот год в рамках предстоящего юбилея запланировано немало. Например, Феликс Талберг готовит новую редакцию своей выставки, посвященной Барклаю–де–Толли. Планируется провести "круглый стол", посвященный наследию этого великого полководца. Анатолий Ракитянский собирается продемонстрировать выставку "1812 год" — графику народного художника России Анатолия Калашникова. В библиотеке Балтийской международной академии откроется выставка литературы по 1812 году. В Даугавпилсе в Русском доме готовится выставка по боевым действиям в окрестностях города. В начале июня на День города состоится "штурм предмостных укреплений" Динабургской крепости. В Лудзе, на родине генерала Якова Кульнева, собираются открыть памятник этому знаменитому гусару. Летом готовятся реконструкции сражений 1812 года. В рамках празднования 520–летия Иецавы будет разыграно сражение при Гросс–Экау, а в июле, возможно, мы увидим военно–историческое действо на Бастионной горке в Риге. События войны 1812 года пользуются исключительным вниманием среди людей, занимающихся военной реконструкцией в самых разных странах. Так что у Риги есть шанс привлечь туристов со всего света. Лично я мечтал бы в рамках проекта "Клио" выпустить новую книгу и подготовить очередной историко–публицистический фильм. Но это, разумеется, если судьба будет ко мне благосклонна и пошлет соответствующее финансирование. Надеюсь не разочаровать читателей. "Вести Сегодня", № 3. http://www.ves.lv/article/200592
Igor Graholski: Рабочая лошадка в эполетах 12 января 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 4) Именно такие, как Сандерс, вытянули на своих плечах войну с Наполеоном Автор: Константин Гайворонский Будет обидно и несправедливо, если в год 200-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года мы вспомним только Кутузова и Барклая. В Военной галерее Зимнего дворца - десятки портретов. Предлагаю начать с Сандерса. Во-первых, он коренной рижанин. Во-вторых, он из январских и по рождению, и по "старшинству". Три креста за три крепости Для него дата 1 января - какая-то мистическая. В этот день Сандерс родился в Риге в 1755-м. В этот же день через 16 лет он получил первый офицерский чин прапорщика ("со старшинством от 1 января", как тогда писали в формулярах). А это для русского офицера как второй день рождения. Перед этим он по обычаю того времени уже два года послужил сержантом, да не где-нибудь, а на войне с турками, в армии Румянцева. Второй раз Сандерс воевал с ними уже под командованием Суворова. Помните - Рымник, Фокшаны, Измаил. Кстати, об Измаиле. В русской армии была такая уникальная награда - офицерский золотой крест на георгиевской ленте. Всего их было пять: "За взятие Очакова", "За взятие Измаила", "За взятие Праги", "За сражение при Прейсиш-Эйлау", "За сражение при Базарджике". Приравнивались они к самому почетному ордену Св. Георгия и давались отличившимся офицерам, по каким-то причинам "георгием" обойденным (чаще всего по причине "молод ишшо, не получил более младшие ордена"). Награда почетнейшая, редко кто имел две такие. Так вот единственным человеком в русской армии, награжденным аж тремя золотыми крестами, был Федор Иванович Сандерс. За Очаков, Измаил и Прагу - три самых кровопролитных штурма суворовской эпохи. Прага - это не чешская столица, это предместье Варшавы. В 1794 году ее брал Суворов, получив за этот приступ (не легче измаильского) звание фельдмаршала. А Сандерс стал подполковником. Не то чтобы блестящая карьера для 40 лет, ну так сам себя тащил, без протекции и волосатой руки. Жена, выигранная в бильярд В той же Польше с Сандерсом произошла история - почище любого штурма. Филипп Вигель, мемуарист эпохи Пушкина, описывает ее так: "Сандерс квартировал со своим батальоном в одном из польских городов. В один из вечеров Федор Иванович зашел в одно светское общество поиграть в бильярд. Партнером в игре был богатый польский князь Яблоновский. Удача была на стороне Сандерса - он выиграл несколько тысяч злотых и потребовал немедленной уплаты долга. Возникла ссора... И тут князь заметил восхищенный взгляд русского офицера на свою красавицу-жену Марину. Минута замешательства - и жена отдана в уплату долга. Договор был скоро заключен, ибо все стороны изъявили согласие, особенно молодая княгиня по чувству оскорбленного самолюбия". Так что вы думаете - через некоторое время Марина вышла за Сандерса замуж и становится Марией Игнатьевной. Сюжет прямо для Дюма! В 1797 году Сандерс уходит в оставку "по семейным обстоятельствам". Наверное, супруга выговаривала ему, как жена таможенника Верещагина в "Белом солнце пустыни": "Хватит с тебя, свое уж отвоевал". Но наверняка было еще одно обстоятельство, несемейное - на престол взошел Павел I. А при нем, превратившим армию в сплошной плац-парад, служить суворовским орлам было тяжко. В отставке он прожил, пока в декабре 1805 года не грянул Аустерлиц. Такого разгрома, как под этим богемским городком, русская армия не знала сто лет, с Нарвы. И если толстовский князь Болконский полежал на аустерлицком поле, посмотрел в небо, да и решил посвятить себя семье, то сотни отставников поступили ровно наоборот. Доставали старые екатерининские мундиры, кричали: "Прошка, лошадей!" - и ехали в Петербург просить назначения. Сага о солдатских штанах Сандерс на французский фронт не попал, как "специалиста" по туркам его отправили на Дунай, где началась очередная война с Османской империей. Там в числе прочего ему пришлось снова осаждать Измаил, под которым он получил еще два ордена и пулю в щеку навылет. Эта война была вязкой, как придунайские болота. Во-первых, теперь для России это был второстепенный фронт. Во-вторых, турки, выученные Суворовым, серьезно подтянули армию. Ее закончил в 1811 году Кутузов - успел буквально накануне нашествия Наполеона. Закончил войну совершенно блистательной операцией под Рущуком, повторить которую по красоте наши полководцы смогли только в 1943-м - под Сталинградом. Но чтобы понять, кто такой Кутузов и почему именно ему доверили в конце концов армию в Отечественной войне, я расскажу не о его оперативных решениях, а о вещах более прозаических - о подштанниках. "Главнейший мой неприятель не турки, а здешний климат, - писал в Петербург в 1809-м главнокомандующим Дунайской армией Багратион. - Безмерные жары, продолжающиеся с чрезвычайной силою, до невероятия умножают число больных. В некоторых батальонах имеется налицо здоровых не более как от 60 до 80 человек". 60-80 человек - это 10% штатного личного состава батальона. Негусто, да? Поясню: бич этих мест не жара, а моментальный перепад температуры. Разгоряченные за день на работе солдаты ночью жестоко мерзли - и, пожалуйте, наутро полон лазарет больных. Кутузов, прибыв сюда, первым делом добился от императора разрешения летом носить зимние панталоны, "да сверх того отпустить в полки денег на построение теплых фуфаек, которые бы, входя в панталоны и закрывая брюхо, предохраняли солдат от простуды". Это может показаться мелочью, кабы она не стоила нам на той войне 72 тысяч умерших "по болезни". А это вдвое больше, чем было во 2-й Западной армии того же Багратиона, когда Наполеон переходил нашу границу. Вот так, пять командующих сменилось за время войны на Дунае, все вроде отцы-командиры, но с такой неуставной мелочью к императору обратился только Михайло Илларионович. На то он и Кутузов! "И до городу Парижу" Сандерс же на этой войне снова отличился, получил генеральские эполеты. Но "дунайский курорт" новоиспеченного генерала едва не доконал, из строя его перевели в председатели полевого аудиториата (высшего военного суда) Дунайской армии. И осенью 1812 года он с тоскою наблюдал, как новый командарм адмирал Чичагов упустил Наполеона на Березине. Как жалел, наверное, тогда Сандерс о своей отставке в 1797-м - глядишь, не Чичагов, а он командовал бы армией, и уж он-то Наполеона прищучил бы... Одно утешение: Сандерс выхлопотал себе бригаду (Нарвский и Смоленский пехотные полки), с которой и прошел все заграничные походы 1813-1814 гг. - до самого города Парижа. Дрался расчетливо, точно и умело. В знаменитой четырехдневной "Битве народов" под Лейпцигом (там на Наполеона навалились сразу русская, прусская, австрийская и шведская армии) никто иной, как Сандерс, со своей бригадой одним из первых ворвался в Лейпциг. Вообще семь генералов спорят за эту честь, как семь городов за честь быть родиной Гомера. Но комендантом поверженного города назначили-то именно Сандерса. После войны его ждет еще одно знаковое назначение - комендантом того самого Измаила, дважды им штурмованного. Здесь он прослужил 18 лет... Он умер 1 января 1836 года (мистика чисел!), можно сказать, на посту - явившись в Зимний дворец, чтобы присутствовать при выходе императора Николая I. "Он представлял яркий тип закаленного в походах и боях служаки прошлого времени, которыми держалась наша армия на высоте ее могущества и храбрости, - писали о нем. - Пройдя суровую школу, начав ее с солдатским ранцем за плечами и закончив генеральскими эполетами, он сохранил честное отношение к основным заповедям солдата, что доказал не раз, проливая свою кровь под стенами Измаила и Рущука". Остается добавить вот что. Говоря о победе России в наполеоновских войнах, часто поминают доблесть русского солдата. Но надо сказать, что и французский был неплох, иначе не завоевал бы всю Европу. Еще говорят о гении Кутузова, и это правда. Но правда и то, что Наполеон тоже был очень неплох. И куда реже воздают хвалу таким рабочим лошадкам, как Сандерс, выкованным Суворовым и Кутузовым. Хлебнувшим на своем веку лиха трех-четырех, а то и пяти войн, командовавших в 1812-1814 гг. полками, бригадами, дивизиями. Среди них были разные по уровню таланта и темперамента, но плохих не было. Плохих непрерывная череда войн, которые вела Россия с екатерининских времен, просто выбраковала. Это они, "знавшие свой маневр" как свои пять пальцев, довершили дело Кутузова, умершего в самом начале 1813 года. Без этих "рядовых" генералов, вытягивавших в заграничных походах безнадежные, казалось бы, сражения, не быть Александру I в Париже. И он это хорошо понимал, недаром ведь заказал целую Военную галерею Зимнего дворца. Воздадим же им должное и мы - хотя бы тем, что будем помнить имена некоторых. "Вести Сегодня+", № 04. http://www.ves.lv/article/201089
Igor Graholski: Корабли спасают бастионы 20 января 2012 («Вести Сегодня» № 9) Первая книга рижской серии, посвященной Отечественной войне 1812 года, — о моряках Автор: Даниил Кременский Интрига книги, которая завтра будет презентована в магазине Polaris в "Домине", уже в самом названии — "Действия русского и английского флотов под Ригой в 1812 году". Флотов? Да, ведь флот — это не только трехпалубные линкоры, но и юркие канонерские лодки, с боями прорывавшиеся до Митавы. Английский флот? Именно! Первый английский корабль явился в Ригу с предложением помощи в тот момент, когда Англия и Россия находились в состоянии войны, а Наполеон еще не перешел границу. Каково! — И все же, Олег, почему флот, ведь он с событиями 1812 года ассоциируется меньше всего? — спрашиваю у автора, известного латвийского историка Олега Пухляка. — Именно поэтому! Хотелось избежать повторов. В 1912 году — к 100–летнему юбилею войны — в Риге вышли две отличные книжки Сивицкого и Жамова, посвященные сухопутным операциям под Ригой. Об уровне квалификации Жамова говорит уже то, что он офицер Генерального штаба. А вот работы по действиям моряков под Ригой до сих пор не было. Какие— то крохи появлялись до революции, что–то по войне на Балтике в 1812–м публикуется сейчас, но конкретно Рига российских историков уже мало волнует — отрезанный ломоть. Так что тут тема, в которой конь не валялся. У Наполеона и Гитлера одна логика — Для тебя самого что стало главным открытием в этом процессе "валяния коня"? — Эпиграфом к первой главе "Предпосылка событий" я поставил "Rule, Britannia! Britannia rule the waves" — первые строчки неофициального гимна Англии "Правь, Британия, морями". Это сильное музыкальное произведение, его исполнение доверяют лишь проверенным любимцам британской публики. А еще оно очень точно символизирует ту эпоху, когда Британия и в самом деле "рулила" — не только морями, но и европейской политикой. Великолепной британской игре Наполеон мог противопоставить только силу. Именно здесь истоки событий 1812 года: вторгнувшись в Россию, император французов ставил себе целью поставить Лондон на колени. Нужна ли была эта война России? Когда Гитлер в 1940–м объяснял своим генералам смысл нападения СССР, то говорил чуть ли не словами Наполеона: "Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе будет Германия". Поразительная аналогия. Мы ведь со школьной скамьи привыкли смотреть на историю глазами России, русских политиков того времени, не "вылезать" за пределы схватки Наполеон — Александр I. А Отечественная война — это часть глобального англо–французского противостояния в Европе. Первая глава книги — именно об этом. Иначе трудно понять, почему в 1808–1812 гг. британский флот на Балтике топил наши корабли и вдруг стал нашим союзником. — Да, меня поразил этот эпизод: 11 июня 1812 года на рижском рейде появляется британский фрегат "Рейнджер" и в переговоры с его командиром о совместных действиях вступает сам губернатор Риги Эссен. При том что с Англией идет война на море, а до вторжения Наполеона еще целых две недели. Я представил себе, что было бы в аналогичной ситуации с начальством, например, в Мурманске в 1941–м… — В Риге с начальством тоже было не так просто. Незадолго до войны с поста губернатора сместили князя Лобанова, назначив на ео место Эссена. При том что князь — боевой офицер суворовской выучки и подготовлен был к войне лучше Эссена. В чем же дело? Уже работая над книгой, мне удалось найти ответ — в полицейских рапортах. Оказывается, Лобанов дал разрешение 18 купеческим кораблям с мукой отплыть в Пруссию. А Пруссия — союзник Наполеона. И несмотря на то, что с Францией у нас пока мир, "негодование на него в публике не скрывают, некоторые говорят даже, что он подкуплен Французским Правительством". — Видимо, в 1812–м — как и в 1941–м — многие предчувствовали близость войны и этот поступок расценили как проявление профранцузских симпатий. При всех достоинствах князя — лучший ли он тогда кандидат в губернаторы на таком ответственном участке? — Совершенно верно. И читатель может убедиться, что предвоенная картина в России была многоцветной: были сторонники союза с Наполеоном, были противники. А если говорить о сменившем его Эссене, хочу развеять легенду о том, что он "по ошибке" сжег предместья Риги в 1812 году. Есть еще анекдот, как по дороге гнали волов, они подняли пыль, их приняли за марширующих пруссаков… На самом деле история с волами произошла под Митавой. Причем сожгли не город, а всего–то мост, за который разжаловали потом майора Апухтина. Но молва перенесла эту байку под Ригу, и как историки ее ни разоблачают — бестолку. Веселое и задорное прилипает к ушам и оседает в мозгах гораздо лучше, чем правда. А правда такова, что по инструкции сжечь форштадты Эссен должен был, еще когда прусская дивизия появились у Митавы. Он и так оттягивал поджог как мог, понимая, на что обрекает людей… Латышам интересно, государству — нет — Кстати, принято считать, что латышей война 1812 года не интересует. А между тем в приведенном тобой списке литературы я вижу книгу "Войска Наполеона в Латвии" Айнара Радовича. — Это замечательное издание. Автор решил рассказать не столько о военных событиях, сколько максимально привязать их к местности: к конкретным городам, хуторам и даже отдельным холмам. В подзаголовке так и значится — туристический путеводитель. Например, мы знаем, что в июльском наступлении русских под Ригой канонерки стояли у Ворен–Круга. или Вороновой корчмы. Где это? Благодаря Радовичу дачники Варнукрогса теперь могут сказать: да вот тут, напротив нас. Причем изданная на латышском книга Радовича разошлась очень быстро. Так что интерес к 1812 году у латышской читающей публики безусловно есть, но… — …Но не у государства? — Да уж, тут лучший пример — состояние колонны Победы, которая до сих пор не то что не установлена, а даже фрагменты ее не собраны вместе. Основная часть лежит у крематория, цоколь — на другом конце города. Муниципальные власти кивают на государственные, государство — на муниципалитет. Но это уже не мне рассказывать, колонной занимается организация "Наше наследие" во главе с юристом Еленой Бачинской, я только помогаю. Я могу только с упорством Катона повторять: памятников событиям 1812 года у нас крайне мало. А наша страна и история достойны их. Только при серьезной интеллектуальной ограниченности их можно считать памятниками "имперского величия". Это история нашей земли. Если мы любим ее, то должны хранить память о том, что здесь происходило. Тем более если хотим развивать туризм и провозглашаем Ригу культурной столицей Европы. Война 1812 года — событие именно европейского масштаба, какие нечасто задевали нас крылом. А в 1812–м даже на нашей небольшой территории "отметились" русские, пруссаки, французы, поляки, англичане. Ждем продолжения — Чему будет посвящена следующая книга? — Событиям 1812 года под Динабургом, как тогда называли Даугавпилс. Именно туда наносил главный удар Х корпус Макдональда, вторгшийся в Курляндию. Но не хочу предварять события, подождем, пока книга выйдет из типографии. — Не было мысли собрать все материалы о 1812 годе в Латвии под обложкой одной книги? — Была, тем более собирать я их начал, скажу несколько пафосно, в конце второго тысячелетия нашей эры. Материал накопился на многостраничную книгу. Но кто возьмется издать? Будем откровенны, даже на нынешнюю сравнительно небольшую книжку деньги нашлись не сразу. Россиянам это неинтересно — ни издательствам, ни посольству. В лучшем случае ни ответа ни привета. А то еще удивятся: как, и у вас что–то происходило? Что–то героическое? Да быть не может! Вообще ощущение такое, что сегодня в России интерес ко всему, что находится за ее нынешними границами — в том числе к прошлому, — минимален. Наши собственные общества и спонсоры, в том числе заявляющие о себе как о ревнителях русской культуры, — тоже, мягко говоря, не спешат помочь. Так что спасибо депутату сейма Игорю Мельникову, благодаря которому эта книга и увидела свет. В общем, в итоге на неформальном юбилейном комитете мы, мы — это я, Николай Кабанов, Юрий Мелконов, Александр Ржавин, решили не гнаться за числом страниц, а разбить материал на несколько книг. Чтобы не страдало качество иллюстраций и карт, но при этом чтобы человек мог не просто полистать книжку у прилавка магазина и, вздохнув, поставить на полку, а купить за максимально скромную сумму. Так что после книги о боях под Даугавпилсом запланирована целая серия 100–120–страничных книг разных авторов, посвященных событиям 1812 года в Латвии. — Давно пора, тем более наша "периферия" войны, оказывается, тоже богата событиями. Много ли народу даже в Москве знало, что англичане в качестве союзников воевали на территории империи не только в Первую мировую, но и в Отечественную войну… — В том и ценность такой краеведческой работы. Она может показаться кому–то мелочовкой. Но так же как, описывая местные события, нужно держать в голове общую картину, так и, строя "большие концепции", невозможно обойтись без знания мелочей. Возьмем Великую Отечественную: помнишь эту концепцию внезапного нападения, когда чуть ли не спящие казармы накрыли артиллерийским огнем. Меня оборона Лиепаи и раньше интересовала как лиепайчанина, а тут я решил взяться за нее и как историк. И выясняется, что для командования Прибалтийского округа 22 июня вовсе не было "сюрпризом" — войска выводились на границу, занимали позиции. И оказывается, что "общая картина" внезапного нападения высосана из пальца. Но это так, отступление. Главное ведь не опровергнуть какие–то теории, а получить удовольствие от поиска неизвестных или давно забытых фактов. И поделиться этим удовольствием с читателем. — Успехов в поиске! Фото: * Олег Пухляк и его новая книга. * Вид на Ригу с левого берега Даугавы. * Вот такие небольшие канонерские лодки — русские и английские — сначала прикрыли столицу Лифляндии, а потом участвовали в операциях у Митавы (Елгавы). Русский флот с английским акцентом В 1809 году морским министром России был назначен французский эмигрант маркиз де Траверсе. Растопчин (тот самый, что сжег Москву) писал по этому поводу: "Я этим очень расстроен. Наш флот стараниями кавалера Ноулса и особенно усилиями адмирала Грейга стал совершенно английским… Какой–то француз может все испортить". Знаменитые в то время российские адмиралы Тет, Грейг, Кроун, Эллиот были англичанами на русской службе. По условиям Тильзитского мира с Францией они были уволены со службы и жили в России как частные лица. В 1812 году их срочно вернули на флот. "Вести Сегодня", № 9. http://www.ves.lv/article/202179
Igor Graholski: В семи верстах от Риги 23 января 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 7) Почему Наполеон называл наш город "предместьем Лондона"? Автор: Николай Кабанов Чашка чая или рюмочка чего покрепче в окружении полок с сотнями роскошных фолиантов — мечта интеллигента реализовалась в кафе при книжном магазине Polaris в торговом центре Domina. С некоторых пор здесь проводятся встречи с рижскими авторами, на свой страх и риск печатающими книги на русском языке. Вот и в минувшую субботу была представлена книжка историка Олега Пухляка "Действия русского и английского флотов под Ригой в 1812 году". Издание, с одной стороны, лаконичное и по формату (черно–белое), и по цене (менее 2 латов). "Мы хотим создать народную библиотеку", — говорит Олег Пухляк. Тираж достаточен, чтобы исторический труд оказался в каждой русской школе и культурном обществе. С другой стороны, автор смог уместить на 120 страницах не только собственно описание военных действий, но и политико–дипломатическую подоплеку полузабытой коллизии тех дней: как чванная Британия, находившаяся с Россией в состоянии войны из–за континентальной блокады, неожиданно стала ее союзницей. И на башне Церкви святого Петра обосновался семафорный пункт, с коего английские матросы подавали сигналы своей эскадре, работавшей против французов. Вообще в той войне была масса коалиций, что по сегодняшним понятиям выглядит просто экзотично. Учитель О. Пухляка, профессор Эрик Жагарс, рассказал в ходе спонтанно возникшей исторической дискуссии, что в боях за Динабургскую крепость — под нынешним Даугавпилсом — на стороне Наполеона шли… португальские батальоны! На стороне Бонапарта проливали кровь отряды пруссаков — им была обещана Курляндия, находившаяся в составе Российской империи тогда еще лишь 16 лет. А вот лифляндские немецкие роды предоставили все свои ресурсы в поддержку русского войска. К последнему присоединилась и местная милиция из латышских крестьян и ремесленников. Войско французского тирана подошло к Риге на опасную дистанцию в 7 верст, но было отбито. В благодарность за лояльность император Александр I распорядился не призывать из Риги рекрутов, заменив воинскую повинность денежным сбором. В книге Олега Николаевича читатель сможет встретиться с европейцами на русской службе, создавшими славу флоту империи. К примеру, Жан–Батист Прево де Сансак, маркиз де Траверсе (1754–1830), в России именовавшийся Иваном Ивановичем. Потомственный флотский офицер, участник войны за независимость США, стал морским министром России! С его подачи в первой трети XIX века стартовала масштабная программа освоения Арктики и Сибири, была снаряжена Антарктическая экспедиция. Ну а военного губернатора Риги в 1812 году звали Иван Николаевич Эссен, хотя при рождении ему было дано имя Магнус Густав. Отдать должное упорству Олега Пухляка в изучении истории России в целом и родного Прибалтийского края в частности пришли русские историки Игорь Гусев, Александр Ржавин, Юрий Мелконов. На встрече было решено: юбилей войны 1812 года необходимо отметить достойно. Ведь, несмотря на то что нынешняя Латвия лежала на периферии главных сражений, наша земля и люди также были активными участниками того эпохального исторического действа. Фото: Спонсор издания, депутат сейма Игорь Мельников с лидером Клуба исторической реконструкции Юрием Куликом и историком Олегом Пухляком. "Вести Сегодня +", № 7. http://www.ves.lv/article/202460
Igor Graholski: Рига–1812: английская версия 24 февраля 2012 («Вести Сегодня» № 24) События Отечественной войны причудливо преломились в романе Форестера Автор: Гюнтер Конев Рига — редкий гость в исторических романах иноземных писателей. Зато уж если попадет она им на перо — только держись: не иначе как здесь будут решены судьбы мира. "Коммодор" Форестера — как раз тот случай. Сессил Скот Форестер (1899–1966) — английский писатель и сценарист. Главный итог его жизни — приключенческий цикл о Горацио Хорнблауэре, английском морском офицере времен наполеоновских войн. От книги к книге он карабкается по карьерной лестнице, проходя путь от юнги до адмирала. "Коммодор" — одна из книг этого цикла, описывающая 1812 год. Коммодор — только что полученное Хорнблауэром звание (в английском флоте это между капитаном I ранга и контр–адмиралом). Поскольку к тому времени блокированный французский флот на кажет носу из своих портов, отличиться новоиспеченному коммодору придется на берегу. То бишь в России, а конкретно — под Ригой, куда он получает приказ идти на помощь русским со своим отрядом — 74–пушечным кораблем "Несравненный" — и несколькими шлюпками. В 1812 году английские корабли действительно стояли на рижском рейде, а английские канонерки активно участвовали в боях под городом. Но сам ход этих боев у Форестера скорее можно отнести к жанру "альтернативная история". Может, это и к лучшему. Как это было на самом деле, сегодня можно почитать у Далии Трускиновской. А для любителей "как покрасивше" — английская версия. Альтернативная у Форестера, впрочем, не только история, но и география. Например, речка Митау, "текущая откуда–то издалека". Или город Митау, расположенный напротив Риги (конечно, это просто Митавское предместье, а реальная Митау — это Елгава). Или вот замечательный эпизод: Хорнблауэр видит трупы в Двине. "Результат сражений под Витебском и Смоленском две недели назад, это 200 миль к югу от нас", — объясняют ему. Не говоря уж о порогах на тогдашней Двине, исключающих такие "посмертные путешествия" — где Смоленск и где Двина? Занятно, что сама Двина удостаивается у Хорнблауэра замечания: "Ну и названьица у этих русских!" Интересно, что бы он сказал про Даугаву? Вообще о стране пребывания своего героя у Форестера смутные понятия. В тылу у французов поднимают восстание латвийские, ливонские и литовские крестьяне. И если латвийских еще можно списать на "происки" переводчика, то уж ливонские — явно изобретение писателя. Рига в романе проносится мельком, фоном: широкая площадь за длинным рядом пакгаузов вдоль пирса, средневековые островерхие дома. И еще запомнились Хорнблауэру мощеные булыжником улицы, по которым ему пришлось трястись в коляске, поправляя сползавшую треуголку. Впрочем, Форестер поминает Рыцарский дом (нынешний сейм), в котором губернатор Эссен принимал комоддора. Значит, хотя бы путеводитель читал. Сюжет книги крутится вокруг осады Даугавгривской крепости, которую в альтернативной истории Форестера предпринял французский маршал Макдональд (понятно, что в реальности этого не было). А для пущего драматизма англичанин увеличил его корпус до 60 тысяч штыков (вместо двух дивизий, да и то одна — под Двинском). Противостоят им 15 тысяч русских "бородатых гренадер" (Форестер не ведал, что в русской армии бритье было введено еще Петром I). В Даугавгриве Эссен представил коммодору руководителей обороны крепости: генерала Дибича и полковника Клаузевица. Дибич, по версии Форестера, "был поляком, Клаузевиц — немцем, перебежчиком из прусской армии". Помимо Эссена это единственные реальные персонажи в этой истории. Ну то есть как реальные: был в русской армии такой генерал Дибич (конечно, никакой не поляк, а немец), впоследствии даже генерал–фельдмаршал. Но Дибич на самом деле воевал в корпусе Витгенштейна и в Риге сроду не был. Клаузевиц, пруссак, будущий главный военный теоретик XIX века, действительно служил в русской армии — при штабе Барклая. И даже получил назначение в Ригу осенью 1812 года. Но… "К тому времени в рижском командовании произошла перемена. Маркиз Паулуччи сменил генерала Эссена. Автору крайне не хотелось состоять при особе этого странного человека. К тому же пришло известие о начале отступления французов, можно было предвидеть, что Рига окажется совершенно в стороне от военных действий" — так сам Клаузевиц в книге "1812" объяснил свое нежелание ехать в город. А может, просто не хотел воевать против своих же — пруссаков. А вот Форестера это не смутило, и Дибич с Клаузевицем (видимо, англичанам эти имена хоть что–то говорили) вовсю орудуют у него в Даугавгриве. Эссену они почему–то докладывают по–французски (немцы — немцу?), а когда один из русских офицеров "затараторил по–русски", то Клаузевиц, "не очень–то знакомый с этим языком, попросил его говорить помедленнее". Клаузевица англичанин характеризует как доктринера, для которого осада была всего лишь поводом для интеллектуальных упражнений: скорость продвижения апрошей, действие батарей, предсказание с точностью до часа момента решительного штурма. Так что душой обороны, как вы понимаете, стал именно коммодор Хорнблауэр. Это его корабли срывают переправу прусской дивизии в верховьях Двины. Это он, несмотря на мелководье, подвел к самой крепости свои бомбардирские кечи (а их осадку уменьшил с помощью позаимствованных в Риге понтонов) и артиллерийским огнем сорвал второй штурм Даугавгривы. "Россия благодарна вам, сэр, и город Рига тоже", — похвалил его Эссен. Занятно, что именно такую благодарность получил почти через сто лет коммандер Лоуренс, командир английской подлодки Е–1. В 1915 году он торпедировал линейный крейсер "Мольтке", шедший для обстрела Риги. Только это уже было на самом деле. Наконец наступил третий, решительный штурм Даугавгривы (от которой осталась целой только церковь, причем, судя по обложкам английских изданий "Коммодора", православная). "Ученые" Клаузевиц и Дибич, понятно, сплоховали, и Хорнблауэру пришлось лично верхом на коне вести колонну в решающую контратаку. Некоторые детали говорят о знакомстве Форестера с реалиями наполеоновских сражений. Например, шомпола, вылетающие их дула ружей. Действительно, в бою при заряжании солдаты частенько в нервной горячке боя забывали выташить шомпол из ствола и палили прямо им. Но в целом, конечно, вышло "кино и немцы". И разумеется, атака Хорнблауэра стала не более не менее как "ударом, который сорвал планы Бонапарта по овладению миром" (цитата). А Рига оказалась самой северной точкой, до которой дотянулись наполеоновские орлы. Но даже это еще не конец! Главная спецоперация Хорнблауэра впереди… Впрочем, тут я остановлюсь, чтобы сохранить интригу, вдруг решите прочитать роман… Конечно, это не история, а скорее голливудский сценарий. А может, оно и к лучшему. Про Хорнблауэра уже были сняты полнометражный фильм (играл его, между прочим, Грегори Пек) и несколько сериалов. Если кто–то задастся целью экранизировать "Коммодора" — Рига к его услугам. И там апатриды Интересно, что в романе мелькает и тема апатридов. На борту "Несравненного" служит переводчиком финн Броун (каково имечко для финна!). После русского завоевания Финляндии в 1809–м его братья, пишет Форестер, попали в тюрьму, а сам он оказался изгнанником (чистая фантастика, финны отлично вписались в Российскую империю, и никаких репрессий там не было). "Вот еще один из этих апатридов, которыми в наши дни переполнена Европа", — резюмирует коммодор. Что ж, в данном случае альтернативная история вполне себе перетекла в реальную. Подпись к фото: Решающая атака под Даугавгривой попала на обложки английских изданий книги. Карл фон Клаузевиц, ведущий военный теоретик XIX века. По версии Форестера, воевал под Ригой. В реальности — до нее не доехал. Автор цикла о Хорнблауэре. Послевоенная Рига тут же наполнилась товарами и кораблями. "Вести Сегодня", № 24. http://www.ves.lv/article/206476
Igor Graholski: Про день Бородина 29 февраля 2012 («Вести Сегодня» № 26) Как в Латвии отметят двухсотлетие победы Автор: Илья Дименштейн В этом году исполняется 200 лет со дня победы над Наполеоном. Лифляндия, как часть России, не была сторонней наблюдательницей в той войне. Здесь не только шли бои - отсюда немало прославленных героев 1812 года. Самые известные из них - генерал фельдмаршал Барклай-де-Толли и уроженец Лудзы, генерал-майор Кульнев, которого Наполеон называл "лучшим генералом русской армии". Как в Латвии собираются отмечать двухсотлетие победы? Об этом шла речь на заседании круглого стола, который прошел в представительстве информационного агентства "Росбалт". Историк и председатель Рижского славянского исторического общества Олег Пухляк рассказал, что для Лифляндии это не была мимолетная война. До конца 1812 года шли непрерывные позиционные бои, в которых попеременно верх брали то русские войска, то французы. И российские войска, расположенные в Лифляндии, не позволили Наполеону повернуть часть своих корпусов на Санкт-Петербург. В ходе боев отличились и защитники Динабургской крепости. В Риге, по словам историка, никогда не забывали героев той войны. В 1817 году была воздвигнута колонна Победы, созданная по проекту прославленного архитектора Джакомо Кваренги. В 1913 году на Эспланаде открыли памятник Барклаю-де-Толли. Традиции продолжаются и сегодня. В январе в Риге открылась обширная документальная выставка, посвященная 250-летию со дня рождения Барклая-де-Толли, пушкинское общество Латвии выпустило в свет богато иллюстрированный календарь "Герои 1812 года - наши земляки". Его открывают слова А. С. Пушкина: "Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно". Под Лудзой близится к завершению реновация родовой церкви семьи Кульневых, в Даугавпилсе идет реконструкция Динабургской крепости. Депутат сейма, уроженец Лудзы Александр Якимов рассказал, что немало памятных мероприятий пройдет и на родине Якова Петровича Кульнева - в Лудзе. Там намечено открыть бюст прославленному генералу, погибшему в этих местах, в городском краеведческом музее будет оформлена экспозиция, рассказывающая об известном земляке. - Учителя нередко спрашивают: почему дети так мало знают о прошлом? Есть отличная возможность приобщить их к нему. Почему бы не организовать конкурс школьных сочинений: "Что я знаю о войне 1812 года"? В Лудзе он пройдет, но можно провести его и в других школах, - говорит депутат. По словам общественника Владимира Соколова, есть идея сделать копию медали, которая была выпущена в Риге в 1912 году - к столетию победы над Наполеоном. Этой медалью можно было бы наградить наиболее активных участников празднования - от общественников до историков и меценатов. Пока же инициатива через край не бьет. Олег Пухляк надеется, что местные самоуправления примут более активное участие в подготовке к празднованию. Сейчас многие из них считают, что юбилей их не касается. Поэтому все заботы по организации мероприятий ложатся на плечи общественных организаций русской диаспоры Латвии. "Вести Сегодня", № 26. http://www.ves.lv/article/206962
Igor Graholski: В стороне от главного удара 29 февраля 2012 («Вести Сегодня» № 26) Латгальские Граверы оказались самой северной точкой наполеоновского нашествия Автор: Константин Гайворонский На картах Отечественной войны 1812 года эти места обычно никак не обозначают, словно тут и не было ничего. А ведь именно латгальское местечко Граверы стало самой северной "задвинской" точкой, до которой дотянулось французское нашествие 1812 года. И было тут остановлено. И пусть в больших энциклопедиях про Граверы нет ни слова, местные жители, русские по крайней мере, поголовно знают - и здесь воевали в ту Отечественную. "Когда наш учитель по истории Раиса Бижане в 1970-1980-е проводила уроки, посвященные Отечественной войне 1812 года, она напоминала, что и у нас шли бои", - рассказывает мне Игорь Платонов. Сегодня эти уроки ведет он - в местной Граверской основной школе он работает почти 20 лет, преподает русский язык, литературу, историю, географию, социальные знания. Магистр истории, член Юбилейного комитета 1812 года. "В студенческие годы мне довелось увидеть карты военных действий, сделанные в XIX веке. Они гораздо подробнее. Там пространство от Ливаны и далее вправо отмечено как район партизанского движения", - рассказывает Игорь. Но кто партизанил? Местные жители, вооружившиеся чем попало, или регулярные части? Ведь партизанами тогда называли и отряд Дениса Давыдова, состоящий из гусар и казаков. Оказалось, действительно был в этих края свой Давыдов - майор Бедряга. Но что делали французы на территории нынешних Краславского и Аглонского краев? "Вероятно, что французы искали прямую дорогу из Динабурга на Резекне и далее Себеж или Псков, - предполагает Платонов. - Посмотрите на карту Витебской губернии 1820 года. Дорога шла до Вышек, проходила между озерами Лукна и Вышкю, петляла, а затем дугой выходила на имение Каменец. Русские войска отступали именно по ней. Узкий проход между озерами, а обходу мешают болота". Интерес к этим местам у маршала Макдональда, командовавшего Х французским корпусом, занявшим Динабург и подступившим к Риге, был двоякий. Во-первых, Наполеон требовал от него помочь маршалу Удино, который завяз под Полоцком в боях с 1-м русским корпусом Витгенштейна, прикрывавшим Петербруг. Сделать это можно было, только обойдя Витгенштейна с фланга. Второй момент: Наполеон серьезно расчитывал на помощь поляков, недавно присоединенных к Российской империи после разделов Польши. Извалта в то время являлась имением иезуитов, а Комбули принадлежали графам Плятерам, знаменитой польской фамилии. После войны Извалту у иезуитов конфискуют, земли графов Плятеров также окажутся урезанными, а на экспроприированной территории власти создадут военное поселение, просуществовавшее более 30 лет. Значит, и впрямь были какие-то контакты поляков с Макдональдом? А пока конная разведка французов через Извалту и Комбули идет на Граверы и далее на Аглону. В июне 1812 года с севера сюда прибывает составленный из четырех запасных эскадронов Изюмского и Елизаветградского полков сводный гусарский полк майора Бедряги - 16 офицеров и 477 гусар. Задача его - "содержание извещательных постов", то есть наблюдение за противником. Если тот и в самом деле решит формировать Двину и двинуться во фланг Витгенштейну. Занявший Динабург одной дивизией Макдональд после многочисленных понуканий Наполеона решает провести на север усиленную рекогносцировку. С другой стороны, 30 июля Бедряга с эскадроном гусар и 20 казаками из полка Родионова 2-го выступил из мызы Нидер и направился на разведку к Динабургу. Пройдя 10 верст, услышал выстрелы со стороны реки Дубна: там стоял один из "извещательных постов" поручика Апсеитова. Двинувшись на выстрелы, Бедряга вышел прямо на эскадрон прусских черных гусар. Кавалерийский бой в минуту решается натиском и крепкими нервами. У пруссаков, не ожидавших атаки, нервишки сдали, они показали спины. В итоге - 50 убитых, 56 пленных, в том числе раненный пикой в бок лейтенант Фуль и командир эскадрона ротмистр Майер. Этот бой удостоился рапорта императору Александру, в котором генерал-лейтенант Витгенштейн добавлял: "Майор Бедряга с самого начала войны сей, со своим сводным полком, уже многие таковые отличные дела делал, и в течение всего времени взял в плен до 700 человек". Бедряга между тем выслал на разведку штабс-ротмистра Тенюкова, приказав в бой с превосходящим рпотивником не вступать. Оставив на мызе Гравера (Граверы) небольшой отряд, Тенюков с 25 гусарами пошел к Иозефово (Юзефово, недалеко от Науены). Возле почтовой станции Плокша он встретил и атаковал разъезд из 40 прусских черных гусар. И снова успех - Тенюков взял в плен четырех гусар, остальные оступили. У Иозефово Тенюков вновь атаковал противника: "Сам своеручно рубил и принудил ретироваться, но при отступлении неприятеля, по несчастью, прострелен в грудь пулею навылет, от коей волею Божиею и помре". Этот незначительный в масштабах войны эпизод (хотя это еще как сказать - рапорт Витгенштейна был напечатан в петербургской "Северной пчеле") имел крупные оперативные последствия. Макдональд полагал, что русские обнаглели. Поскольку у них тут крупные силы (которых не было и в помине), отдал приказ свернуть разведпоиски и стянуть войска к Динабургу. Витгенштейн был спасен от обхода с фланга, удержавшись у Полоцка. От тех событий в здешних краях остался крест, поставленный близ поселка Извалта в честь погибшего русского офицера (возможно, Тенюкова?), а также захоронение в поселке Комбули и два в Граверской волости - "французское кладбище" и могила казаков. К 200-летнему юбилею войны Игорь Платонов и инициативная группа решили поставить деревянный крест. "Инициативная группа - я, завклубом, староста волости, местный православный священник, еще человек 10 единомышленников, - поясняет он. - Сейчас обдумываем место для установки креста. Думаем: прямо на месте захоронения установить или все же в поселке, чтобы более доступно?" А крест планируют установить, как сказал Платонов, "на Илью или Успение". "Вести Сегодня", № 26. http://www.ves.lv/article/206963
Igor Graholski: 200 лет спустя 12 апреля 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 30) Автор: Марина Блументаль Юбилей войны с Наполеоном Елгава отметила конференцией. Она прошла на днях в Елгавском региональном центре туризма в Свято–Троицкой башне. В ней принимали участие историки и краеведы Елгавы, Риги и других городов Латвии, а также гости из Литвы и Польши. Как рассказал один из организаторов конференции, елгавский гид, краевед Юрий Петров, летописи старой Митавы хранят в себе массу интересного, но далеко не всегда известного широкой публике. Например, что в Елгаве в начальный период эпохи наполеоновских войн жил французский король–изгнанник Людовик XVIII со своим двором. Во время кампании 1812 года Митава несколько раз переходила из рук в руки противоборствующих сторон. С тех времен осталось немало культурно–исторических памятников Земгале — прусские земляные укрепления–шанцы в Озолниеки, памятные знаки на могилах павших солдат в Иецаве, следы военных действий в Кекаве (пушечное ядро в стене церкви) и в Рундальском дворце, где в прошлом году во дворцовом саду установили памятный знак на могиле солдат армии Наполеона. На конференции с докладами выступали историки и краеведы, занимающиеся изучением наполеоновских войн на территории Латвии и всего Балтийского региона. Рижский историк–краевед Феликс Талберг представил публике свою замечательную выставку, посвященную нашему земляку, выдающемуся русскому фельдмаршалу Барклаю–де–Толли, 250–летний юбилей которого отмечается в этом году, а также рассказал о судьбах русских моряков, участвовавших на шхерных судах в обороне Риги в 1812 году. Доклад Юрия Петрова был посвящен судьбе короля — изгнанника Людовика XVIII и его жизни в Митаве. Польский историк Андржей Боссовский дополнил это выступление богатым видеоматериалом, предоставив также информацию и о Биронах в Европе, и о последних годах жизни маршала Кутузова, умершего в Польше… По общему мнению, наполеоновские войны — богатейший пласт латвийско–российско–европейской истории, символ неразрывной связи прошлого с современностью, эпоха, которую обязательно нужно исследовать и популяризировать. К слову, уже сейчас в Елгаве можно записаться на автобусную экскурсию — международное шоу "Наполеонике–200", которую проводят клубы военно–исторической реконструкции в Иецаве. "Вести Сегодня +", № 30. http://www.ves.lv/article/211691
Igor Graholski: Маленькое Бородино на Даугаве 19 апреля 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 32) Новая книга Олега Пухляка из серии о 1812 годе посвящена Даугавпилсской крепости Автор: Константин Гайворонский ...А ведь был момент, когда под Даугавпилсом, точнее - тогда Динабургом, мог измениться если и не исход, то ход Отечественной войны 1812 года. Перейди в июле-августе французский маршал Макдональд Даугаву с главными силами своего корпуса, и прикрывавший дорогу на Петербург генерал Витгенштейн был бы взят в клещи. Пришлось бы отступать, эвакуировать столицу Российской империи. Посмел бы тогда Кутузов сдать Москву? Не приказал бы ему император Александр I стоять насмерть, чтобы сохранить хотя бы "вторую столицу"? Но почему же Макдональд не пошел дальше Динабурга? "Не стану предлагать готовые ответы, - говорит латвийский историк Олег Пухляк. - Скорее хочу предоставить информацию к размышлению". Презентация новой книги латвийского историка Олега Пухляка "Динабургская крепость в вихре 1812 года" пройдет в субботу в книжном магазине "Полярис", что в торговом центре Domina. Это уже вторая его книга в серии о войне 1812 года. Первая была посвящена действиям английского и русского флотов под Ригой. "Почему Даугавпилс? Потому что это очередная неизвестная или забытая страница той великой войны, - говорил Олег. - Если о событиях вокруг Риги, о грандиозном рижском пожаре слышали многие, то о том, что происходило под Даугавпилсом-Динабургом, - увы... А ведь и там была масса интересных и даже таинственных событий". Взять хотя бы интригу с постройкой крепости. Заложили ее в 1810 году как часть "линии Барклая" - полосы крепостей и укреплений на западной границе империи, спешно возводимых в преддверии войны с Наполеоном. Строили ударными темпами, но к началу войны более-менее готовым можно было признать только предмостное укрепление на левом берегу Даугавы. Тем не менее официально Динабург поименовали "крепостью 1 класса". А поскольку российская контрразведка сработала на "отлично", французы и впрямь были уверены, что здесь возведен "двинский Гибралтар". Не поэтому ли Наполеон выбрал для вторжения в Россию московское направление? Это предположение. А вот факт: для осады Динабургской крепости в Магдебурге был сформирован специальный артиллерийский парк. Если сначала французы мощь крепости переоценили, то потом - наоборот. Когда к Динабургу подошел французский корпус маршала Удино, он решил, что это легкая добыча. Тем более гарнизон из 10 резервных батальонов уступал Удино десятикратно. Тут-то предмостное укрепление и сыграло свою выдающуюся роль. Интересно, что первым, словно подтверждая классическую фразу о "двунадесяти языках", укрепление атаковал: португальский батальон, составленный из пленных. Впрочем, португальцы не проявили особого рвения в штурме Динабурга, и понять их можно: это была совсем не их война. Другое дело 23-й конно-егерский полк барона Марбо, знаменитого мемуариста наполеоновской эпохи. Именно его кавалеристов (!) раздасадованный первыми неудачами Удино послал в итоге на приступ. Несмотря на очевидную абсурдность приказа, конным егерям удалось было прорваться на мост через Даугаву. До недостроенных бастионов, казалось, саблей подать. Но русские не дрогнули - огнем стрелков полк был остановлен и вынужден к ретираде. А пока шло сражение, у главного инженера крепости прямо из квартиры таинственно исчез совершенно секретный план укреплений. Шпионы? Очень вероятно, ибо вскоре подробные планы крепости были захвачены у французов. Но история обороны Динабурга еще раз подтверждает старую истину: свои дуболомы способны нанести вреда куда больше, чем любая вражеская разведка. Дело в том, что поначалу Барклай все никак не мог решить: эвакуировать недостроенную крепость или все-таки оборонять? В итоге в Динабург были посланы несколько человек с противоречивыми приказами. И пока поручик Ольдерогге отбивался на бастионах предмостного укрепления, полковник Тишин, крича "а у меня тоже приказ!", снимал с недостроенных бастионов орудия и топил их в Даугаве, чтобы не достались французам. После войны эти орудия искали с водолазами, но нашли только половину, ибо как раз французы-то вытащили их раньше... Трехдневные бои под Динабургом и успешно отбитый гарнизоном штурм и стали тем "маленьким Бородино", которое имело большие последствия. Удино потерял драгоценное время и упустил корпус Витгенштейна, прикрывшего дорогу на Петербург. Вызвав этим бурю негодования у Наполеона, отчитавшего своего маршала как нашкодившего школьника. Это сражение 1-3 июля стало центральным эпизодом событий вокруг Динабурга, вскоре крепость решено было эвакуировать, уже другой маршал - Макдональд - занял ее без боя. Занять-то занял, но дальше не двинулся. А ведь его операция через реку в тыл Витгенштейну могла привести к обрушению всего оборонительного фронта русских на Западной Двине. Война могла пойти совсем по другому сценарию. Причем в отличие от знаменитого "стоп-приказа" Гитлера под Дюнкерком в 1940 году, Наполеон как раз всячески понукал своего подчиненного к активным действиям. А тот спустил операцию на тормозах. Почему? Одна из самых больших загадок той войны, не менее интересная, чем мифические "клады Наполеона". "С давних времен возникла версия, что Макдональд не доверял пруссакам, которые составляли половину его корпуса, - говорит Олег Пухляк. - И доля истины в этой версии есть. В конце концов, в итоге прусская дивизия действительно перешла на сторону русских. Но, думаю, это только часть правды - летом-то они дрались не хуже французов. Тут мог сыграть и "человеческий фактор" внутри самого Макдональда, например, сложные отношения со своим "соседом справа" Удино. Вообще не нужно думать, что Наполеон сказал - все тут же сделано. Там, где император присутствовал лично, он контролировал ситуацию, а на флангах вторжения постоянно возникали провалы. Вспомним, как Даву упустил армию Багратиона, позволив ему соединиться с Барклаем. Сто лет назад полковник Генштаба Жамов, описывавший сражения на территории Латвии, считал, что если Наполеон по полководческому искусству вне конкуренции, то генералы русской армии французским ничем не уступали, а кое в чем и превосходили. Да и русские солдаты в целом были лучше обучены, чем разноязыкая армия Наполеона. Тут, впрочем, надо уточнить: как раз под Даугавпилсом Удино противостояли резервные батальоны из новобранцев. И как писал тот же Марбо, если бы у русских были стрелки получше, то его 23-й полк так и полег бы на том мосту через Даугаву целиком. Но что делать - пришлось бросать в бой и резервные батальоны, тем больше им чести, что выстояли против перволинейных полков Удино. Возвращаясь к Макдональду - я не претендую на то, чтобы расставить точки над i в этой истории. Но надеюсь, что информацию для самостоятельного размышления читателям предоставил достаточно полную. Моих собственных "размышлизмов" в книге минимум, служат они только для связки многочисленных документов, реляций, рапортов, писем, мемуаров и прочих свидетельств непосредственных участников событий". А упомянутых в книге действующих лиц и в самом деле несколько десятков только с русской стороны. Всех не перечислишь, но одно имя стоит упомянуть - майора Бедряги, командовавшего под Динабургом сводным гусарским полком. Его лихие рейды по тылам противника постоянно держали Макдональда в напряжении, а после одного из боев он решил отдать под суд прусского ротмистра, допустившего разгром своего отряда русскими гусарами. Кстати, Егор Бедряга - единственный офицер, награжденный за бои под Динабургом орденом Георгия IV степени, высшей военной наградой империи, аналогом которой в СССР было звание Героя Советского Союза. "Бедряга достоин отдельного очерка и станет героем одной из глав третьей книги серии про 1812 год, - говорит Олег. - Это будет сборник из нескольких очерков под рабочим названием "Имена нашей памяти". Кроме Бедряги планирую рассказать об Эссене, Меркеле, Паулуччи, Кульневе. И еще о нескольких памятных местах, связанных с 1812 годом в Латвии и Риге. Причем таких, которые у людей с той войной порой и не ассоциируются. Например, всем известная церковь Александра Невского на Бривибас. Ведь она возникла как часть единого ансамбля в честь Отечественной войны. Вы въезжали в город через Александровские ворота, проезжали через форштадт мимо этой церкви и останавливались перед Рижским замком - резиденцией генерал-губернатора, где стояла главная гостиница города "Санкт-Петербург". А между ней и замком возвышалась Колонна Победы. Все было продумано. Это, кстати, и натолкнуло меня на идею сделать туристический маршрут по Риге, по памятным местам войны 1812 года: здесь, где раньше стоял городской театр, зачитали реляцию о полном очищении Курляндии от врага, здесь на Домском соборе был вывешен телеграф для связи с английской эскадрой в Рижском заливе... Но это ближе к лету. А пока остается только поблагодарить Эдуарда Расторопова и фонд "Ирини", без чьей помощи книга про Даугавпилсскую крепость не появилась бы на свет". "Вести Сегодня+", № 32. http://www.ves.lv/article/212473
Igor Graholski: Звёздный час генерала Удома 26 апреля 2012 («Вести Сегодня Плюс» № 34) Боевой лифляндец отказался сдаваться даже французскому императору Автор: Константин Гайворонский Много было в русской армии достойных генералов, в том числе выходцев из наших краев — лифляндцев. Но не каждый мог похвастаться, что сражался с самим Наполеоном, что видел вживую его серый плащ и черную треуголку сквозь клубы порохового дыма. А вот генерал Удом — мог. И хоть в том бою русские не победили — невозможно было там победить, такие поражения стоят иной победы. Сподвижник двух Суворовых Но по порядку. Начало будет достаточно традиционным: наш герой родился в апреле 1761 года в Лифляндии в семье бедного дворянина. Как его назвали при рождении — историкам неведомо, ведомо лишь, что по обычаям того времени на одиннадцатом году жизни он был записан рядовым в Нашебурский полк. Немецкие имена в русской армии приводили в соответствии с госязыком, поэтому в книгах пишут Иван Карлович (а в скобках Иоганн Карл) или Василий Иваныч (Людвиг Иоганн) такой–то. Но немецкое имя Удома быстро и навсегда позабыли, и звался он отныне Евстафий Евстафиевич. Имечко, которое и природному русскому сразу не выговорить. Но Удома, похоже, это не напрягало — интегрировался! В 15 лет он получает первое офицерское звание, и дальше идет обычная биография человека без протекции и средств, пробивающегося к золотым эполетам трудами, потом и кровью. Плюс толика везения — без нее убили бы не на первой, так на второй войне. А их у Удома было больше, чем пальцев на руке, — с турками, поляками, французами, снова с турками. В 1794–м он со своей ротой еле вырвался из восставшей Варшавы, пробиваясь штыками по улицам. А затем штурмовал ее "обратно" под командованием Суворова. За тот тяжелейший штурм Суворов получил фельмаршала, а Удом — премьер–майора. Полковником он стал в сорок три, генералом — в сорок девять. Не самая быстрая карьера, зато своя — без всяких "волосатых рук". В 1810 году он попал на очередную войну с Турцией, командиром бригады 9–й пехотной дивизии. Командовал ей Аркадий Александрович Суворов–Рымникский, сын великого полководца (и отец знаменитого рижского генерал–губернатора), восходящая звезда русской армии. Через год на переправе через речку Рымник, прославившую его отца, Суворов пригласит Удома к себе в коляску. "Опасно, Аркадий Александрович, давайте на пароме", — увещевал тот. "Ерунда, Рымник не страшен Рымникскому", — отвечал Суворов–младший. На середине реки коляску опрокинуло. Уцелел в водовороте только Удом… Через два года он станет командиром этой 9–й дивизии, и дух Суворова будет незримо витать над ней в самых трудных боях… В 1812 году Удом сражался на "второстепенном направлении" — в составе 3–й армии Тормасова против австрийцев и саксонцев. По–настоящему развернулся он уже в следующем году в Заграничном походе. Именно там он получит золотую шпагу за грандиозную Битву народов под Лейпцигом, а орден Владимира 3–й степени — за победу над маршалом Макдональдом. Тем самым, что в 1812–м стоял в Курляндии и тщился завоевать Ригу, "малую родину" Удома. Ну а потом был переход через французскую границу. И то самое сражение, анонсированное в самом начале. К которому его готовила вся его предыдущая биография. Наполеон против Удома Расклад был такой. 9–я дивизия Удома и 15–я Корнилова составляли корпус генерал Олсуфьева. Корпус входил в состав русско–прусской Силезской армии фельдмаршала Блюхера. Знаменитого пруссака, который вместе с Веллингтоном поставит при Ватерлоо точку в наполеоновской эпопее. Но до этого еще полтора года, а пока Блюхеру суждено быть битым. Наполеон собрал в кулак старую и молодую гвардию, корпус Мармона и кавалерию Груши — 30 тысяч бойцов при 120 орудиях. Вроде не так много, но Блюхер, уже считая войну выигранной, разбросал свои корпуса, дав возможность французам громить их по частям. Первым под паровой каток наполеоновского контрнаступления попал именно корпус Олсуфьева. Впрочем, корпусом он был только по названию. После тяжелейшего 1812 года русская армия порядком "сточилась". Только пришлют пополнение из России, как новое сражение… Причем сражения случаются гораздо чаще, чем пополнения. В итоге в корпусе Олсуфьева было всего 3690 штыков и 24 орудия — меньше штатной численности дивизии! Кавалерии не было вообще, а без нее дальней разведки не проведешь. Так что когда утром 10 февраля 1814 года русские солдаты развели костры под кашу в Шампобере, появление французских колонн оказалось для Олсуфьева полной неожиданностью. Впрочем, за три года войны к таким "неожиданностям" привыкли, так что Олсуфьев, пока не особо беспокоясь, выдвинул дивизию Удома к деревне Байе — разберись, мол. А дальше беда за бедой как по нотам. Взяли пленных — кто такие? Из корпуса Мармона. А вот и Ней гарцует, князь Московский (этот титул Наполеон даровал ему за Бородинскую битву). А вот и наполеоновская гвардия — та самая, которую император не решился ввести в бой при Бородино, берег для этого случая. Уж ее–то ни с кем не спутаешь. И, наконец, о бог мой! Кто это там на белой лошади в своем сером плаще? Плаще, который знает вся Европа. Сам Наполеон! "Сохранив все знамена, а вместе с ними и честь…" Узнав, кто перед ним, Олсуфьев приказывает заливать костры — дело уже пахнет керосином, а не кашей. Обоз — в Этож, корпус — в ружье, а в Берже летит донесение Блюхеру: нас атакует Наполеон. Блюхер спросонья (время 9 утра) донесению… не верит. Наполеон? Да он давно разбит и отходит к Парижу. "Ваши опасения напрасны; Наполеона здесь быть не может; в отряде, действующем против вас, не более 2000 человек, предводимых каким–нибудь смелым партизаном, — пишет фельдмаршал Олсуфьеву. — А потому строго подтверждаю удерживать Шампобер как место, связующее армию мою в Вертю с корпусом Сакена в Монмирале". Чтоб тебя! Русские, рассыпавшись в стрелковую цепь, пытаются перекрыть удобное для наступления поле в 3 версты между деревнями Бонне и Байе. По уставу за стрелковыми цепями должны стоять батальонные колонны — на которые у Олсуфьева просто не хватает штыков. Только французы про это не знают, и какое–то время их удается удерживать таким блефом. Но долго дурачить десятикратно превосходящего противника, да еще с таким полководцем во главе — невозможно. Наших начинают обтекать с флангов. 13.00. Олсуфьев собирает военный совет. Генералы единодушны: надо отходить, пока не поздно. "Но приказ Блюхера?!" — возражает им Олсуфьев и решает держаться сколько можно. Можно еще два часа, потом происходит неизбежное — французы прорывают растянутую оборону дивизии Корнилова. Удому приказано оставить в Шампобере бригаду Полторацкого — прикрывать отход, а остальным частям — пробиваться к Этожу. В этой бригаде был тот самый Нашебурский полк, в котором Удом начинал свою службу. Можно представить, с какими чувствами он оставлял его на верную гибель… Бригада Полторацкого отбивалась, пока хватало снарядов и патронов. Когда они кончились, генерал построил свои батальоны в каре и попытался прорваться к лесу. Французы подвезли конную артиллерию и уложили их картечью. Полтораций попал в плен. Немногим больше повезло Олсуфьеву. Мармон успел перехватить дорогу на Этож. Русские приняли влево, потаясь пробиться на север — в жуткой грязи, уже без патронов, вытаскивая орудия на руках. Кругом пальба и неразбериха. В этом хаосе Олсуфьев был взят в плен французскими кавалеристами. А что же делать Удому с Корниловым? В том, чтобы сдаться в такой ситуации, уже нет позора. Сделали все, что могли. В 1914 году окруженные в Восточной Пруссии два русских корпуса так и поступят. Но за сто лет до этого нравы в русской армии были попроще. Сдавать дивизию, которой командовал сын Суворова? Хрен вам! "В такой крайности согласился я с генерал–майором Удомом защищаться до последней капли крови и не сдаваться, — писал потом в рапорте генерал Корнилов. — Мы собрали остатки корпуса, тысяч до двух нижних чинов с офицерами и 15 орудий. Окруженные неприятелями, мы пробивались сквозь них и лесом прошли к селению Поршобинсон, сохранив все знамена, а вместе с ними и честь". "Одни русские умеют так жестоко драться…" Из окружения вышли полторы тысячи человек, включая 270 вынесенных раненых. Остальные две тысячи легли на поле боя или попали в плен. А теперь самое интересное: Наполеон в эти цифры… не поверил. После сражения он послал за Полторацким: — Сколько вас сегодня было в деле? — 3690 человек. — Вздор! Не может быть! В вашем корпусе было, по крайней мере, 18 000 человек. — Русский офицер не станет говорить вздора. Впрочем, вы можете спросить о том других пленных. — Если это правда, то, по чести, одни русские умеют так жестоко драться. Я заложил бы голову, что вас было, по меньшей мере, 18 000. Так он и напишет в своем бюллетене, "насчитав" 6 тысяч одних только пленных и 40 захваченных орудий (на самом деле всего 9). 200 лет прошло, а французские историки до сих пор не могут успокоиться по поводу Шампобера. Последнее, что они насчитали русским, — 4500 штыков. И точка. Меньше не позволяет галльская гордость. Этот бой, вошедший в историю как сражение при Шампобере, русские, конечно, проиграли. Но такое поражение стоит иных побед — при десятикратном превосходстве противника, да какого — сам император со своей гвардией, — не потерять ни одного знамени. Да еще "украсть" у Наполеона целый день, который на войне порой дороже телеги с золотом. Недаром ни Олсуфьеву, ни Полторацкому император Александр I их плен в вину не поставил. Тот звездный час Удом закончит войну под Парижем, капитулировавшим 18 марта. Вернется в Россию, станет генерал–лейтенантом и рижским комендантом. Дальше будет почетная отставка "с мундиром и пенсионом полного жалованья", пожалованное имение в Киевской губернии. Как герой войны он стал там, разумеется, местной знаменитостью. "А скажите, генерал, какое сражение вам запомнилось больше всего?" — "Ну конечно же, дело под Бриенном, где я имел честь вести в бой 9–ю дивизию на глазах нашего обожаемого монарха. После боя ему было благоугодно лично возложить на меня знаки ордена Владимира 2–й степени". Это вслух. На публику. А про себя, а самым близким… "Томный" февральский вечер, чавканье грязи и стоны раненых, лязг штыков, осипшие команды унтеров — совсем не та война, что изображается на литографиях. И совсем не та смерть, что "на миру красна", да еще под благосклонным взором императора. И одолевающее солдат и офицеров ощущение безнадежности. И предательская мысль: ну, ведь сделали все что могли. Неужто погибать же в этом богом забытом лесу? Ведь и Олсуфьев отдал шпагу… И как на заказ крик с той стороны: "Храбрые русские, вы исполнили долг чести — теперь сдавайтесь!" И… "Русские не сдаются!" — это у него прозвучало так естественно, что никому вокруг и в голову не пришло, что Удом вообще–то не русская фамилия, а немецкая. Или лифляндская, если уж быть совсем точным. "Вести Сегодня +", № 34. http://www.ves.lv/article/213290
Igor Graholski: Память и правда 11 июня 2012 («Вести Сегодня» № 70) 200–летие победы в Отечественной войне 1812 года — великая веха европейской истории. Наша земля и ее жители непосредственно участвовали в тех событиях, ведь наполеоновское нашествие началось с западных границ Российской империи. Автор: Наталья Лебедева Отмечать годовщину той давней победы будут и в Латвии, и в России. В тех событиях, в отпоре неприятелю, мы являли единое целое. И поэтому это наша общая победа. И на памятных мероприятиях этим летом в Латвии с нами будет посол России Александр Вешняков. Накануне Дня России мы говорим об этом с Александром Альбертовичем. — И эта земля, и народ, который здесь тогда жил, имеют самое прямое отношение к нынешней годовщине, — считает г–н посол. — Помнить об этом нужно всегда. Поэтому мы и поддерживаем все усилия латвийского оргкомитета по празднованию победы в войне 1812 года. Спасибо вашей газете за многочисленные публикации по истории этой победы. Вы освежаете память людскую, ведь за 200 лет многое подзабылось. Иногда сознательно старались, чтобы забылось. До 1917 года Рождество Христово праздновалось как День победы в войне с Наполеоном. А 1917–й все это перечеркнул, и как следует вспомнили о тех событиях во время Великой Отечественной войны. Ведь даже народное партизанское движение проявилось впервые в войне с наполеоновскими захватчиками. Семейный храм — Какие наши местные акции и мероприятия, приуроченные к юбилею, поддерживает Россия? Знаю, что вы помогаете в восстановлении храма в честь иконы Пресвятой Богородицы "Всех Скорбящих Радосте" — семейной усыпальницы Кульневых. — Да, мы поддерживаем многие мероприятия, которые проходят ко дню той победы, и восстановление памятных мест, связанных с именами героев той войны. Один из признанных героев — Яков Петрович Кульнев, уроженец Латгалии. И так судьба распорядилась, что именно там он и погиб. Храбрейший генерал армии, благороднейший человек, который участвовал во многих войнах Российской империи, показывая образцы храбрости, мужества, героизма как умелый военачальник. Его отмечал и уважал даже неприятель. Наполеон в своем письме после гибели Кульнева писал: "Вчера убит Кульнев — лучший генерал русской кавалерии". Церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы "Всех Скорбящих Радосте" в поселке Илзескалнс, где захоронены Яков Петрович и его родня, находилась в запущенном состоянии, в котором оставлять ее было недопустимо. Поэтому Латвийская православная церковь, местные власти — Резекненская городская и краевые думы — проявили инициативу по восстановлению храма. Мы собрались с ними еще год назад, чтобы обсудить, как мы можем, объединив усилия, помочь в реставрации этого храма. Пришли к выводу, что вместе нам это по силам. Прошлой осенью начались работы по восстановлению храма, и сегодня уже отремонтирована крыша, сделан купол, завершаются работы по восстановлению и отделке фасада, и уже решается вопрос об обеспечении церковной утварью. Я не сомневаюсь, что все работы по реставрации храма будут завершены этим летом. Ведь в начале августа, по согласованию с Митрополитом Рижским и всея Латвии Александром, мы собираемся в торжественной обстановке открыть и освятить отреставрированный храм. Проводится и благоустройство прилегающей территории. Мы участвуем в этом деле при помощи латвийских спонсоров. Мы подвигли их на поддержку дела восстановления добрых имен — чтобы они не забывались потомками. Этот храм, памятник историко–культурного наследия, теперь может стать и туристическим объектом Латгалии. Краевые власти Лудзы выступили с инициативой установить в родовом имении Якова Кульнева его бюст. Мы тоже помогаем в финансировании этого проекта. По самой свежей информации, Лудзенская краевая дума заказала бюст скульптору Александру Таратынову, который создал памятник Пушкину в Риге, и ведутся окончательные согласования времени и места установки, сроков изготовления. Надеюсь, это тоже произойдет в начале августа. И два святых места, связанных с жизнью Якова Кульнева, будут восстановлены. Молодежь из Динабурга Мне очень понравилась экспозиция "Динабургская крепость в 1812 году", которая открылась в Центре русской культуры Даугавпилса. Ведь эта крепость сыграла очень серьезную роль в войне с Наполеоном, одной из первых приняв на себя удар громадной по тем временам армии неприятеля, превосходившей по численности русскую армию почти втрое. На нее работал потенциал практически всей Европы, и уже возник миф о непобедимости Наполеона и его армии, куда бы она ни входила. И эта военная армада была остановлена у Динабургской крепости. Нужно отдать должное Барклаю де Толли, который еще до начала войны предусмотрел, что нужно строить крепости на путях возможного вторжения неприятеля. Крепость не была закончена в том объеме, как предполагалось, но, тем не менее, то сопротивление, то мужество, которое продемонстрировали защитники этой крепости — кавалерийские отряды, в том числе и кульневский, сорвали планы противника по продвижению на Санкт–Петербург. Сейчас экспозиция пополняется дополнительными материалами, и есть задумка, чтобы она стала достоянием не только Даугавпилса, но побывала и в других городах. Ведутся переговоры о том, чтобы она демонстрировалась в Доме русского зарубежья им. Александра Солженицына в Москве в сентябре. А с фотоэкспозицией можно ознакомиться и сегодня на сайте Института русского наследия Латвии. Эта работа, которая была поддержана посольством России и генконсульством РФ в Даугавпилсе, подвигла и местную молодежь из центра Jaunība на поисковую работу по восстановлению исторической памяти. Ребята подготовили компьютерную 3D–реконструкцию Динабургской крепости по состоянию на 1 июля 1812 года. В Дни русской культуры Латвии, которые только что закончились, они ее презентовали. Генконсул Олег Валентинович Рыбаков был на этой презентации. Пока ее можно увидеть на мониторах, виртуально, но у авторов есть задумка сделать модель в реальном виде — где будут и люди, и кони, и военное снаряжение. Так проекты укрепляют связь поколений, способствуют сохранению традиций. 30 из 333 генералов Мы участвовали в выпуске календаря, подготовленного Пушкинским обществом Латвии и посвященного героям войны 1812 года, уроженцам этой земли. Эта работа интересна тем, что отражает вклад людей, живших в Курляндии и Лифляндии, в победу над Наполеоном. 12 июня посольство организует прием, посвященный Дню России, где будет представлена экспозиция, связанная с войной 1812 года. Гости увидят и картины тех баталий, и даже "живых" солдат. Мы ведь по традиции посвящаем наши приемы каким–то великим событиям в истории России. Это была справедливая освободительная война российского народа России, потому что у неприятеля была цель нас поработить. Да, он побывал в Москве, но с этого начались его позорное поражение и крушение всех его планов, карьеры, жизни. С непобедимой наполеоновской армией было покончено. На полотнах в Галерее героев 1812 года в Эрмитаже из 333 генералов 30 — выходцы их этих мест. В латвийском календаре персонально рассказано о каждом — каким был их вклад в победу Российской империи над захватчиком. Это одна из самых героических страниц в истории России. Император Александр I издал манифест 30 августа 1814 года — о принесении Господу Богу благодарения, и с этого времени Рождество Христово праздновалось как День победы. — А каков ваш личный интерес к истории наших предков? Есть ли что–то сокровенное, семейные предания?.. — В советское время многое замалчивалось по истории той войны — все, что было связано с царизмом и воевавшими "господами". Даже храм Христа Спасителя, построенный в ознаменование 100–летия победы над Наполеоном, был разрушен в 1930–е. Подобная участь постигла многие храмы. В моей родной деревне Конецдворье Архангельской области несколько веков существовала Свято–Никольская церковь. Это рядом с Белым морем — по Северной Двине 10 км. Там жили в основном рыбаки, а Святой Николай Угодник — покровитель мореходов. Церковь была деревянная и лет 230 назад сгорела. И местные жители собрали деньги и закупили церковь на Соловках, перевезли к себе. Устроили деревянный храм по новой. В советское время церковь закрыли — сначала там была школа, потом клуб, а потом склад. Хотя на здании висела табличка, что это памятник истории и архитектуры, охраняемый государством, ничего не делалось. Церковь покосилась и грозила вот–вот упасть. А колокольня была высотой 35 метров. И наш дом — в метрах 150 от церкви. И вот семь лет назад мы кинули клич по спонсорам, собрали деньги и все восстановили. Я помню церковь складом, моя бабушка там молилась, а мама училась в школе. А когда мама была звеньевой в колхозе, там хранились удобрения для капусты… Возрождение Теперь, слава богу, все это восстанавливается — и на латвийской земле, и на огромном пространстве, которое занимает моя страна Россия. Еще не так давно я и не представлял, сколько настоящих героев жило на вашей земле, сыгравших в той войне решающую роль, для того чтобы остановить захватчика и отстоять независимость государства Российского — государства, которое всегда бережно и уважительно относилось к латвийцам. Нужно восстанавливать историческую правду. Чтобы она была увековечена соответствующими памятниками и теми храмами, которые были построены в то время. И чтобы следующие поколения не подходили к этой исторической памяти так разрушительно, как некоторые, жившие в ХХ веке. "Вести Сегодня", № 70. http://www.ves.lv/article/217809
Igor Graholski: Повесть старого ядра 14 июня 2012 («Вести Сегодня» № 73) В стене кекавской церкви торчит настоящее пушечное ядро - привет потомкам из 1812 года Автор: Константин Гайворонский Долесская лютеранская церковь - и сегодня главная, а может, и единственная достопримечательность Кекавы. А двести лет назад это место называлось и вовсе попросту - Даленкирхен, Даленская церковь. Прибавьте корчму аккурат напротив храма божьего да нескольких дворов - больше тут ничего и не было. И вот если обойти церковь кругом, то на северной стене можно заметить черную точку. Это чугунное ядро - память о войне 1812 года. И торчит оно в стене не просто так, ему есть что рассказать. Левиз в поход собрался Остров Доле, что лежит напротив Кекавы, и так не мал. А до постройки Плявиньской ГЭС он был еще на треть больше. И делил Даугаву на две небольшие протоки, по которым можно было чуть ли не вброд переправиться с берега на берег. Теперь вам должно быть понятно беспокойство рижского губернатора генерала Эссена, когда летом 1812 года здесь появились прусские части. Перейди пруссаки реку - быть Риге в осаде. Враг, однако, не то чтоб сильно торопился. Ждали прибытия тяжелых осадных орудий. А пока пруссаки решили просто "застолбить местечко", выделив в Даленкирхен отряд полковника Горна. Отряд невелик - около 2 тысяч (помимо пехоты в нем было два гусарских эскадрона и восемь пушек). По этому поводу перед мостиком через ручей Кеккау (это там, где сейчас знаменитый "Кекавский источник") Горн возвел земляное укрепление - люнет. После чего атаки со стороны Риги он не опасался - в люнете всяко можно продержаться до подхода подкреплений. Наш генерал Левиз (наш вдвойне: не просто генерал русской армии, а еще и земляк, лифляндец) это тоже отчетливо понимал. Поэтому когда Эссен поручил ему атаковать пруссаков, то помимо основной колонны, шедшей прямо на люнет, он выделил обходную. Батальон 47-го егерского полка, казаки и пара орудий, всего около 500 человек. Командовал колонной полковник Экельн, а повел ее местными тропами в ночь на 10 августа 1812 года подполковник Тидеман - природный пруссак, но места наши хорошо успевший изучить. Провел - хотя не сказать, чтоб без сучка без задоринки. Орудия пришлось оставить на острове Дален, очень уж вязли в иле. Зато егери удачно вышли прямо между лагерем Горна и прусскими постами у Берземюнде, нынешнего Берзменте. Это сейчас там нечего стеречь - напротив Берзменте колышется многотонная масса Плявиньского водохранилища. А тогда здесь был самый удобный брод через Двину. Потом в свое оправдание пруссаки распустили слух, что Тидеман проник в их расположение под видом прусского офицера, узнал пароль и таким образом провел русских мимо заставы у Берземюнде. Не признаваться же, что проворонили... Гладко было на бумаге Перейдя Двину, Экельн должен был ждать атаки главной колонны и только потом идти вперед. Замысел Левиза был тонок и убоен: сразу за нынешней Кекавой есть несколько холмов, главный из которых - Мюккенберг (ныне Одукалнс - Комариная горка). Так вот, если отвлечь Горна атакой на люнет, то Экельн сможет внезапно захватить холм. После чего пруссаки попадают в окружение, а отступать им кроме как по дороге, прекрасно простреливаемой с вершины Комариной горки, некуда. Кладите оружие, камрады! Но, как обычно на войне, гладко было на бумаге, да забыли про: в данном случае про человеческую психологию. Солдаты 47-го полка были только что переброшены под Ригу из Финляндии, еще не нюхали пороху. Долгий ночной марш, утомительная переправа, а на вражеском берегу - огни слева (сторожевые посты), огни справа (лагерь в Даленкирхене). А томительный страх ожидания, который хуже самого боя. Нервы егерей стали сдавать. Экельну, чтобы привести людей в чувство, пришлось скомандовать им атаку - раньше срока. :Мы стоим на Одукалнсе вместе с историком Олегом Пухляком. Видно отсюда далеко - даже шпиль башни церкви Св. Петра проглядывается между верхушками деревьев. А на самой башне в 1812 году стоял телескоп. Так что из Риги пруссаков на Одукалнсе можно было рассмотреть вплоть до пуговиц на мундирах. "Здесь понимаешь, почему Эссен в 1812 году сжег предместья, - говорит Олег. - Враг-то действительно "стоит у ворот". Кто не верит, может сам сюда пожаловать и оценить обстановку на месте". Но на холм мы полезли не за этим, нам он интересен другим - своей формой. К Кекаве он обрывается довольно круто, а вот к берегу Даугавы понижается постепенно. Это сегодня он порос деревьями и изрядно застроен, а в 1812 году был чист, как лист бумаги. Или как артиллерийский полигон. Так что когда Экельн повел своих людей в гору, пруссаки моментально подняли на холм батарею из 6 орудий и открыли огонь. А затем и гусары контратаковали: сверху вниз на нашу пехоту, пушки которой остались на Далене, - самое милое дело. Два часа Экельн уже не столько наступал, сколько отбивался, и даже подумывал отходить. Но наконец, у моста через Кеккау (нынешнюю Кекаву), что прямо напротив церкви, раздались выстрелы - Левиз подошел. С этого момента для полковника Горна, который в ту ночь не ложился, ибо обмывал свое очередное воинское звание, вечер окончательно перестал быть томным. Горн засел в люнете с двумя пушками и отбивался картечью. Это был крепкий орешек, но воспрявший духом Экельн постепенно стал теснить пруссаков на Мюккенберге. К тому же Левиз послал батальон 21-го егерского полка майора Елистратова (вот и первая русская фамилия, а то все немцы с немцами воюют) южнее люнета в обход. И скоро Горн понял: пора уносить ноги. На Мюккенберге прусская батарея стояла до конца, и из шести орудий немцам удалось спасти только два. И все же арьергард прусского отряда, отходившего на юг, русские перехватили. В итоге, по журналу действий прусского корпуса, потеряли они 25 офицеров, 775 нижних чинов. При этом Левиз насчитал 664 человека пленных. Да, если бы Экельн начал вовремя, никто бы не ушел. Но грех жаловаться, и так неплохо получилось. Пруссак на пруссака Левиз свои потери определил в 200 человек, из которых 42 убитыми. В числе павших оказался и Тидеман, начальник штаба генерал-губернатора Эссена. Этот прусский офицер считал Наполеона угнетателем своей родины, и накануне 1812 года бежал в Россию, оставив семью в Берлине. Будучи отличным инженером, он много сделал для подготовки Риге к обороне. Говорили, что под Даленкирхеном он схватился с одним из прусских солдат и, не желая убивать соотечественника, выбил у него ружье и хотел взять в плен. Но тот, опознав в Тидемане пруссака, в последний момент выхватил пистолет: "Получай, изменник!". Впрочем, скорее всего это легенда. Ведь когда через два дня Тидемана хоронили в Риге, то за гробом шли пленные прусские офицеры, получившие обратно свои шпаги. Не то чтобы они были крайне толерантных взглядов на жизнь, но к Наполеону пруссаки относились без лишнего восторга. И явно не считали собрата по оружию изменником... Через 2 дня по приказанию Эссена русские снова отошли в Ригу. Но теперь остров Дален был укреплен и занят 4 батальонами пехоты с орудиями. Это легкой переправы пруссакам не обещало. Так что Левиз и Экельн смогли спокойно заняться самым приятным делом - написанием представлений на ордена. Предвижу реплику: за что ордена? Что такого - всего-то два прусских батальона побили? Но ведь за две недели до Бородина. А впереди еще будет пожар Москвы. Тогда и такие скромные успехи ценились на вес ордена. Реляции из-под Даленкирхена дважды перепечатывались в петербургской "Северной пчеле" - даром, что ли? Так проходит земная слава :На вершине Одукалнса Олег Пухляк показывает мне непонятную кучу кирпича, точнее, несколько слоев кирпичной кладки. Что это? А все, что осталось от Фридрихтурма - башни, названной в честь Фридриха Левиз оф Менара "Башней Фридриха". Построили ее после войны, имение генерала располагалось на Далене, так что он видел ее из окна кабинета в любое время. Над входом была табличка: "В память о русских войсках, сражавшихся под командованием генерала Левиз оф Менара". В годы Первой мировой войны башню снесли артиллерией. И теперь тут ни таблички, ни указателя - лишь куча кирпичей. Как будто и не было ничего на этом обильно политом кровью холме: визга картечи, лязга сабель, криков "ура!" перемешанных с "фойер!". А вот церковь уцелела, даром что в 1812 году она стояла прямо за прусским люнетом. Спасло ее, видимо, то, что тогда у нее еще не было колокольни. А стало быть, русские артиллеристы не могли заподозрить в ней наблюдательный пункт противника - со всеми вытекающими, точнее - вылетающими из орудийных стволов последствиями. А как же то самое ядро? С ним интересно: оно торчит в северной, обращенной к Даугаве, стене храма. Но ведь оттуда, судя по описаниям боя, никто не стрелял? Откуда же? А по старинным поверьям, если в стену попало ядро, но стена не рухнула, то уж дом простоит века. Подозреваю, что сам тогдашний пастор для вдохновления паствы и вмуровал ядро в стену, благо после боя они тут валялись сотнями. За следующие двести лет через Кекаву прошли две мировые войны, и уже не ядрами, а газами, авиацией и танками в них воевали, а церковь, поди ж ты, уцелела. И "безбожное" советское время пережила. Значит, ядро и впрямь оказалось счастливым! "Вести Сегодня", № 73. http://www.ves.lv/article/218318
Igor Graholski: Ленд–лиз образца 1812 года 19 июня 2012 («Вести Сегодня» № 76) Как Рига принимала конвои с оружием для русской армии Автор: Константин Гайворонский Параллели между Отечественной войной 1812 года и Великой Отечественной 1941–1945 гг. бесконечны. Вот вам одна из них — поставки вооружения союзниками. Только в Великую Отечественную конвои из Англии шли через Баренцево море в Мурманск. А в Отечественной 1812 года роль Мурманска сыграла Рига. Несостоявшаяся "Вторая стена" Самым "узким" местом в оснащении русской армии накануне Отечественной войны были ружья. В преддверии решающей схватки с Наполеоном Барклай непрерывно формировал новые части, создавал Резервную армию, набирал четвертые батальоны линейных полков (из таких резервных батальонов, кстати, и состоял гарнизон Риги в 1812–м). Оружия же для них катастрофически не хватало, несмотря на то что Тульский оружейный завод с 1808 года увеличил с 40 до 100 тысяч "стволов" в год. Когда была возможность, Россия закупала ружья за границей — в Англии (с 1805 по 1810 год — 90 тысяч) и в Австрии (24 тысячи). Их с удовольствием брали в полках, потому что по качеству выделки они превосходили отечественную продукцию. В феврале 1812 года командир Навангинского пехотного полка Гарпе докладывал Барклаю, что его полк не может выступить в поход, пока "не доставлены будут в полк английские ружья, которые должен раздать, а старые, отобрав, отправить в Рижский артиллерийский арсенал". Однако, несмотря на все усилия, создать "запасец жира" не удалось. Из имевшихся к началу 1812 года на складах 375 563 ружей к июню в войска, как в бездонную бочку, ухнули 350 576 "стволов". И в первые же дни войны, когда началось формирование ополчения, разразился "ружейный кризис". "Распоряжения Москвы прекрасны, эта губерния мне предложила 80 тысяч человек. Затруднение в том, как их вооружить, потому что, к крайнему моему удивлению, у нас нет более ружей, между тем как в Вильне вы, казалось, думали, что мы богаты этим оружием, — пишет император Александр Барклаю 26 июля из Москвы. — Я покамест сформирую много кавалерии, вооруженной пиками. Я распоряжусь дать пики также пехоте, пока мы не достанем ружей". Ружей настолько не хватало, что, например, пришлось отказаться от предложенного вологодским дворянством сбора ополчения (по 6 душ от каждой сотни), а вместо этого прислать от всей Вологодской губернии всего 500 человек звероловов–охотников с их собственными охотничьими ружьями. Под Москвой попытались сформировать армию Милорадовича в 100–120 тысяч человек, названную "Второй стеной". Если бы "Вторую стену" удалось построить, не было бы ни сдачи Москвы, ни ее пожара. Но… "Я назначил сборные пункты, — вспоминает московский генерал–губернатор Ростопчин, — и в 24 дня ополчение это было собрано, разделено по дружинам и одето; но так как недостаточно было ружей, то их вооружили пиками, бесполезными и безвредными". В итоге под Бородино Милорадович привел всего 15 тысяч штыков. Всего за 1812 год в армию призвали 420 тысяч рекрутов. Между тем в летнем отступлении русская армия вместе с убитыми, ранеными и пропавшими без вести лишилась и громадного количества оружия. Вооружать новобранцев было нечем. Командующий Резервной армией князь Лобанов–Ростовский (кстати, предшественник Эссена на посту рижского генерал–губернатора) доносит императору: в только что сформированных 12 полках "оружья не состоит, кроме одних тесаков". Даже в армии Кутузова под Тарутиным из 130 человек 15 тысяч не имели ружей. Это не учитывали критики, упрекавшие потом старого фельдмаршала, что он–де не дал Наполеону генерального сражения при его отступлении из России. Надежда на Англию Единственным дополнительным источником ружей в той ситуации могла стать только Англия. "В здешней армии очень желают иметь английское оружие, и сие желание столь общее и так часто повторяется, что вынужден уведомить о том", — пишет из Тарутина английский представитель при штабе Кутузова генерал Вильсон, умоляя ускорить доставку ружей. Ему вторит и представитель при Дунайской армии Чичагова (именно ей предстоит "ловить" Наполеона на Березине) Тирконнел: здесь "почти четверть рекрутов вооружена либо пиками, либо вообще не ничем". Надо сказать, что свободного запаса ружей и у англичан не было. Поэтому первая партия, прибывшая в Кронштадт в октябре 1812 года, изрядно разочаровала приемщиков. Ружья оказались ржавыми, со сгнившими ремнями и треснувшими ложами. Дело в том, что англичане держали такое старье исключительно для продажи частным лицам в колонии, где оно пользовалось неизменным спросом из–за дешевизны и легкости починки в местных условиях. Ну что ж, выбирать не приходилось — ружья быстро привели в порядок на Сестрорецком заводе, и в ноябре они уже пошли в войска. Осенью 1812 года ружейные заказы для России были размещены на английских заводах, и шестеренки "мастерской мира", как тогда называли Англию, закрутились. Так, с проживавшими в России Кремером и Бердом был заключен договор на поставку 50 тысяч ружей по цене 25 рублей за штуку. Дороговато, учитывая, что до войны "ствол" тульского производства в Москве шел по 10–15 рублей. Но в июле 1812 года "отечественный производитель" просил уже 80 рублей за ружье! К тому же в 1812–1814 гг. Англия предоставила России субсидии на общую сумму 165 млн. рублей, что с лихвой покрыло все военные расходы (по отчету министра финансов Канкрина, российская казна в 1812–1814 гг. потратила на войну 157 млн. рублей). Интересно, что в те годы в Англии — как в 1941–1945 гг. — шел сбор денег на помощь России. Причем жертвовали не только состоятельные люди. Списки пестрят такими суммами, как 8 фунтов 13 шиллингов 6 пенсов от группы парусных мастеров и ткачей фабрики Лаймхаус, 3 фунта 3 шиллинга от двух плотников и каменщика, 1 фунт 10 шиллингов от 15 рабочих мануфактуры Уэлнера и Картрайта. Как говорится, с миру по нитке… "Предложить по 5 рублев за ружье" Правда, в конце 1812 года возникли надежды на богатую добычу в виде ружей, брошенных отступающей Великой армией. А их должно было остаться не менее полумиллиона: ведь 600 тысяч наполеоновских солдат в Россию вошли и только 100 тысяч вышли. Помимо чисто военного вопроса тут был и политический фактор. "В руках народа оружие всегда опасно, — писал в октябре 1812 года директор дипломатической канцелярии при Кутузове Анштет. — Нищета в местностях, где шла война, будет ужасная, а полицию никогда не поспеют достаточно скоро преобразовать. Поэтому крайне важно тотчас же сделать распоряжение о возврате оружия крестьянами тех местностей, которые очищены от неприятеля". Кутузов разослал циркуляр смоленскому, калужскому и московскому губернаторам: "Приказать все те ружья непременно собрать и, сложа в одно место, хранить их в целости впредь до особого повеления, о числе же, сколько их будет собрано, меня уведомить". 23 ноября выходит царский указ "О собрании отбитого и растерянного неприятелем по дорогам оружия", за каждое ружье велено было платить по 5 рублей — деньги по тем временам огромные. Однако селяне не торопились сдавать оружие. Многие покупали друг у друга французские ружья по цене вдвое больше государственной. Причем ружья использовали не только по прямому назначению — дула, например, шли на ободья колес. И к июлю 1814 года удалось собрать всего 56 996 ружей разной степени сохранности — капля в море по сравнению с потребностями российской армии. Конвои в Ригу Зато с началом нового 1813 года английские конвои пошли в Россию непрерывным потоком. Благо в отличие от 1943 года им никто не угрожал — авиации тогда не было, а французский флот не высовывал носа из блокированных портов. Главным пунктом назначения стала Рига. Отсюда плечо подвоза к действующей армии было куда короче, чем из Петербурга: по Двине к Полоцку, а оттуда рукой подать до Смоленского тракта. В мае в Ригу поступила крупная партия из 51 тысячи ружей — как раз вовремя, чтобы влить их в войска накануне решающей Лейпцигской операции в Германии. В июле арсенал Динамюнде принимает еще одну партию — 51 038 ружей, а кроме того, орудия и новейшие батареи ракет конструкции полковника Конгрейва (прообраз катюш). Ракеты поступили на вооружение корпуса генерала Левиза, в 1812 году оборонявшего Ригу, а ныне осаждавшего Данциг. Кроме того, было доставлено 4 млн. патронов, которые ценились едва ли не на вес золота — свинец в империи тоже был изрядным дефицитом. Однако к началу следующей кампании — 1814 года — склады и арсеналы вновь опустели. И Александр снова направляет в Англию запрос на 50 тысяч ружей "для почетного и успешного окончания войны". Тогда казалось, что Наполеон на своей территории во Франции продержится еще как минимум год. Но уже в марте Париж пал. И 50 тысяч ружей, доставленных в Ригу 16 мая 1814 года, стали последней английской поставкой. Всего в 1812–1814 гг. Россия получила из Англии 225 801 ружье, примерно столько же произвели собственные заводы. Это позволило поддерживать численность действующей армии в заграничных походах на уровне 150–200 тысяч человек и додавить "Атихриста", как именовали французского императора в пропагандитских плакатах. И Рига сыграла в этом не последнюю роль не только благодаря обороне в 1812 году, но и как удобный транспортный узел в 1813–м. А английские ружья наряду с трофейными французскими служили в российской армии вплоть до конца 1820–х, когда были постепенно заменены отечественными. Фото: * Рига в 1812 году. * Английский пехотный 19–мм мушкет "Энфилд" образца 1802 года. * Даже вооружение стрелковым оружием регулярной армии стоило немалых усилий… * Ополченцы же в большинстве своем довольствовались пиками. "Вести Сегодня", № 76. http://www.ves.lv/article/218727
Igor Graholski: Шпионская история 20 июня 2012 («Вести Сегодня» № 77) Как майор Левенштерн спасал Ригу и чуть не поплатился за это Сибирью Автор: Гюнтер Конев Летом 1812 года в ходе операции под Смоленском произошло пренеприятнейшее событие. В захваченном казаками экипаже французского генерала Себастиани нашли бумагу. А в бумаге - точное направление удара наших корпусов, разворачивающихся для контрудара по французам. Скандал! Измена! "Передавали,- пишет Пущин, - будто вследствие этого удалили из Главного штаба всех подозрительных лиц, в том числе и флигель-адъютантов графов Браницкого, Потоцкого, Влодека и адъютанта главнокомандующего Левенштерна". Вот последний-то нас и интересует. С Браницким и прочими поляками все понятно: у них родственники по другую сторону фронта служат, так что пусть "дзякую" скажут, что легко отделались. Но Левенштерн, наш верный остзеец?! Он ведь не просто адъютант Барклая, он делопроизводитель секретной корреспонденции штаба армии. Вхож в святая святых. Это ему двумя неделями раньше Барклай доверил задание, от которого зависела судьба целого корпуса и Риги, между прочим. Отвести глаза французам А дело было так. 25 июля 1812 года в плен к русским попал князь Гогенлоэ, командир Вестфальского полка. Возникла идея: князь попросит командующего французской кавалерией Мюрата принять русского парламентера, чтобы тот забрал его личные вещи и повозку. Парламентером послали именно Левенштерна. Вообще-то на княжескую повозку русским было плевать, а послали его, чтобы подкинуть французам дезинформацию. Именно в этот момент 1-й пехотный корпус Витгенштейна отделился от армии Барклая и маршировал на север, к Двине, прикрывать дорогу на Петербург. Корпусу позарез нужно было выиграть 2-3 дня, чтобы оторваться от противника и без помех завершить маневр. Вот Левенштерн и должен был убедить французов, что 1-й корпус никуда не делся, стоит на месте. Для этого ему выдали подписанные Витгенштейном сопроводительные бумаги - вот, мол, прямо из его штаба еду. Поначалу французы не слишком склонны были верить в ту лапшу. "Мы знаем лучше вас, где находится граф Витгенштейн", - усмехнулся генерал Себастиани, который уже получил доклады лазутчиков о движении русского корпуса на север. Далее со слов Левенштерна о пребывании в городке Визды: "Я ужинал накануне в одной из гостиниц этого города с генералом Всеволожским, командовавшим Елисаветградским гусарским полком. Себастиани зашел в эту же самую гостиницу. Вдруг мне пришла в голову мысль убедить Себастиани в том, что я действительно был послан графом Витгенштейном. - Спросите его, с кем я ужинал? - обратился я к генералу, показывая на трактирщика. - С гусарским генералом, - отвечал тот. - А его имя? - оживился генерал. - Я не припомню хорошенько, отвечал хозяин, - но начиналось на В: Ви: Вс: Помню, что он щедро заплатил мне. Услыхав это, генерал Себастиани со свойственным французам легкомыслием не сомневался более в истине рассказанной мною басни: Потребовав чернила и бумаги, он поспешил написать донесение Мюрату, проклиная всех шпионов-евреев, которые сообщили ему ложные сведения". Болтливый француз Задание было выполнено, и остальную часть обеда собеседники посвятили приятной беседе. "Генерал Себастиани болтал без умолку, наслаждаясь, по-видимому, своей собственной речью, из его болтовни я узнал план Наполеона оставить один корпус оперировать на Двине и идти с остальными силами на Смоленск и Москву. Ныне все думают, что они поняли сразу намерения императора французов, но в то время, о котором я говорю, мнения по этому поводу очень расходились", - пишет Левенштерн. В самом деле, еще 6 августа Ростопчин писал Багратиону: "Мне кажется, что Наполеон вас займет да проберется на Полоцк, на Псков, пить невскую воду". Кстати, когда Себастиани узнал, что Левенштерн - прибалтийский немец, то "сказал, что тайные агенты Наполеона не дошли еще до нас, но Курляндия уже волнуется". И выразил надежду, что "вы в конце концов тоже сблизитесь с Европой". "Мы предпочтем остаться Азией вместе с Россией скорее, нежели сделаться Европою с кем бы то ни было", - отвечал ему Левенштерн. Итак, Витгенштейн сумел оторваться от преследовавшего его маршала Удино. Этим была спасена и Рига - ведь костяком русской обороны на Двине был именно 1-й корпус. Заодно Левенштерн вскрывает стратегический замысел французов (эти сведения были настолько важны, что его рапорт был приложен к донесению Барклая царю от 25 июля). И вот "благодарность": майора под благовидным предлогом послали с письмом Барклая в Москву, к генерал-губернатору Ростопчину. А в письме написано: "Польза службы Его императорского величества требует, чтобы ваше сиятельство изволили отправленного при сем адъютанта моего майора Левенштерна задержать до окончания войны в Москве под благовидными какими предлогами и покорнейше прошу вас приказать за всеми его сношениями и знакомствами иметь строгий секретный надзор". Сам Левенштерн о содержании письма ничего не знал. Несколько дней он "отмокал" в Москве от походных передряг, и только когда явился к Ростопчину, думая получить ответные депеши в армию, тот признался: "Главнокомандующий пишет, чтобы я задержал вас в Москве под каким-либо предлогом, велел следить за вами и в случае надобности отослать вас в Пермь. Вы возбудили подозрение в армии. Мне не хватает духа сказать вам остальное..." Левенштерну пришлось присесть, а Ростопчин крикнул слуг - водички принести... А метили в Барклая Но почему же подозрение пало на Левенштерна? Дело в его биографии. Владимир Иванович Левенштерн, чьи предки поселились в Риге еще в 1380-х, честно служил в русской армии с 1794 года, участвовал в боях с французами под Цюрихом. В 1802 году женился и вышел в отставку. После смерти жены он в 1809 году оказался в Вене и: вступил волонтером во французскую армию. Нет-нет, все законно: тогда Россия была союзницей Франции, и русский корпус даже повоевал с австрийцами в Галиции. И в 1812 году Барклай лично попросил Левенштерна стать его адъютантом. Но вот теперь ему припомнили 1809-й год: это, мол, Левенштерн разболтал старому знакомцу Себастиани о наших планах - кому же еще?! Все дело было в интриге, петля которой затягивалась вокруг Барклая. По словам Левенштерна, организовал ее генерал Ермолов, начальник штаба 1-й Западной армии, давно подкапывавшийся под "немчуру". Да он ли один! Как писал Ростопчин, "ненависть народа к военному министру произвела его в изменники потому, что он не русский". То же самое говорил Багратион. Да что там, адьютант и директор канцелярии Барклая Закревский писал из-под Смоленска: "Мы не русские, раз оставляем город. Нет, министр наш не полководец, он не может командовать русскими". "Ермолов, чтобы отделаться от Барклая, хотел навлечь на него подозрение, и я играл в этом случае только роль фитиля, коим зажигают фейерверк", - пишет Левенштерн. Барклай понимал абсурдность обвинения, но оно было слишком серьезным, чтобы отмахнуться. Ему пришлось временно пожертвовать адъютантом. Кончилось все хорошо. После того как было принято решение о назначении Кутузова, тиски интриги разжались. 21 августа Ростопчин вызвал Левенштерна к себе и показал новое письмо Барклая: "Ныне же, после всех исследований не открывши ничего подозрительного, чтобы в вину ему ставить, можно возвратить его ко мне обратно". Левенштерн успел в армию как раз к Бородинскому сражению, где получил две огнестрельные раны - искупил, так сказать, кровью. Затем он полковник, генерал-майор, орден Св. Георгия, командир бригады. Отставка в 1838 году с мундиром и полным пенсионом. Интереснейшие записки о войне 1812 года. Из записок, кстати, известно, что далеко не все истории заканчивались так благостно. "Однажды утром я был у графа Ростопчина, как вдруг входит курьер из армии, - пишет Левенштерн. - Это был подполковник граф де Лессер, адъютант князя Багратиона. Лишь только он успел передать депеши, граф пригласил полицмейстера и поручил ему немедленно отправить подполковника в Пермскую губернию, на границу Сибири. Каково было удивление бедняги! Он был послан из армии точно так же, как и я, не подозревая о том, что везет столь же предательское письмо... Граф де Лессер появился на сцене лишь в 1816 году, когда он был произведен императором в полковники; это дает повод думать, что он был невиновен". Но де Лессер был французским эмигрантом, а Левенштерн был женат на Наталье Тизенгаузен, фрейлине императрицы, через нее породнился с самим Кутузовым. Понятно, что для человека с такими связями неприятная "шпионская история" закончилась быстрее, чем для де Лессера. Но кто же предал? Однако откуда же секретные (и совершенно точные!) сведения попали к Себастиани? Левенштерн грешит на евреев: "Евреи, коих было множество в нашем лагере, которые слышали все разговоры офицеров и даже генералов и выводили из них свои заключения: Мы по-прежнему получали от них сведения о движении французской армии, которая, со своей стороны, знала обо всех наших действиях". Лазутчики действительно вербовались из местных евреев обеими сторонами. Причем через них не только получали сведения, но и сливали дезинформацию. Так, при отступлении французов через Березину маршал Удино нарочито громко обсуждал переправу южнее Борисова. Командующий 3-й Западной армией адмирал Чичагов, которому борисовские евреи сообщили эти "верные сведения", повел армию к указанному месту. А французы построили мосты севернее Борисова, у Студенки. Лазутчики были Чичаговым повешены как предатели. Однако в деле с "коляской Себастиани" евреи оказались ни при чем. Виновником действительно был поляк, флигель-адъютант князь Любомирский. Нет, он не предатель, он просто любящий сын. Его мать жила в имении Ляды под Смоленском. И накануне контрнаступления Любомирский написал ей: срочно запрягай коляску и уезжай, тут скоро будут много и шумно стрелять. Так случилось, что, когда письмо пришло в Ляды, там уже стоял штаб Мюрата. Тот нисколько не постеснялся вскрыть письмо заботливого сына, после чего вычислить русский маневр не составило труда. Открылось это только после войны, когда Наполеон уже куковал на Святой Елене. Так что оргвыводов делать не стали. В конце концов, все под Смоленском закончилось неплохо, русские вырвались из расставленного Наполеоном капкана. А это главное... "Вести Сегодня", № 77. http://www.ves.lv/article/218838
Igor Graholski: Стрельбы по Риге не допустить! 24 сентября 2012 («Вести Сегодня» № 145) Выполняя этот приказ Александра I, войска пошли в наступление Автор: Константин Гайворонский В сентябре 1812 года французский осадный парк, орудия которого должны были превратить в пыль рижские укрепления, дотащился наконец до Руенталя (Рундале). Настроение в Риге при этом известии помрачнело. Но именно в тот момент российский император Александр I запустил свой план по окружению Наполеона. Несостоявшася перевербовка Первая депеша Кутузова из–под Бородино рисовала битву как безусловную победу русской армии. Александр I на радостях даже присвоил Михайле Илларионовичу звание фельдмаршала. Рига тоже ликовала. «Друзья обнимаются на улице, незнакомые люди сообщают новость друг другу, и все соединяются в общем восклицании: «Наконец–то, слава Богу!» — писал в дневнике за 16 сентября пастор Граве. Генерал–губернатор Эссен решил, что пришла пора привлечь стоявшую под Ригой прусскую дивизию на нашу сторону. И договорился о встрече с его командующим — генералом Йорком. 23 сентября в сопровождении прусского майора Зейдлица он поехал через передовые посты противника, дорогой убеждая майора, что «наступил момент для пруссаков сбросить наполеоновское иго». «Какой момент? — недоуменно отвечал Зейдлиц. — Ведь Наполеон вошел в Москву неделю назад». «Мой ответ, — пишет Зейдлиц, — казалось, поразил генерала Эссена. Но он скоро овладел собой, уверяя, что если бы это было действительно верно, то император Александр I не заключит мир даже в Астрахани. Когда же я рассказал ему, что Москва была объята пламенем пожара, то генерал, судорожно сжимая мою руку, говорил: «Поверьте мне, пламя Москвы коснется пределов Франции». Прогноз Эссена еще оправдается, но пока предмет для разговора у него с Йорком испарился сам собой. Наговорили друг другу кучу любезностей — и расстались. Рига притихла. Впрочем, сдача Москвы имела для города и положительный эффект, о котором тогда не знали. От Наполеона командующему 10–м корпусом в Курляндии маршалу Макдональду пришло приказание не начинать осаду Риги. Наполеон в Москве ждал послов с миром от Александра I и затевать дорогостоящее предприятие по захвату столицы Лифляндии считал излишним. Только вот русские об этом не знали. Поэтому вся надежда была на корпус генерала Штейнгеля. Штейнгель спешит на помощь Корпус Штейнгеля формировался в Финляндии для десанта в Германию. Но теперь русским стало не до таких отдаленных диверсий: надо было Ригу спасать. И 22 сентября Штейнгель во главе полутора дивизий (остальные полки застряли в Ревеле) прибыл в Ригу, имея четкий приказ императора Александра: захватить осадные орудия в Руентале — и не дай бог хоть одно из них выстрелит по Риге! Кроме того, разгром дивизии Йорка и всего 10–го французского корпуса Макдональда в Курляндии должен был стать частью грандиозного наступления. Одновременно Витгенштейн у Полоцка атаковал бы корпус Сен–Сира, а с юга навстречу им ударила Дунайская армия Чичагова. В итоге Наполеон оказался бы отрезанным от Франции и окружденным в Москве. Однако реализация «Сталинграда обр. 1812 года» сразу стала буксовать из–за нехватки сил. Предполагали, что под Ригой соберется 35 тысяч человек. Но у Штейнгеля налицо было всего 8 пехотных батальонов, Эссен смог выставить в поле 11 600 штыков. К тому же между двумя генералами сразу возникли разногласия. Штейнгель был настроен четко выполнять приказ — атаковать осадные орудия. Эссен же хотел в первую очередь отбить Митаву «средоточие французского управления в Курляндии». Чтобы хоть как–то компенсировать императору сдачу Москвы. «Казак не плут!» В главную штурмовую колонну вошло 18 тыс. пехоты, 1300 кавалеристов и 23 орудия. Пруссаков было порядка 17 тысяч человек, рассредоточенных по разным точкам. Выигрывая время на концентрацию сил, Йорк решил временно пожертвовать Митавой. Французские чиновники так лихо бежали из столицы Курляндии, что расхватали всех лошадей. Прусскому генералу Клейсту пришлось бросить 4 орудия — не на чем было вывезти. Военный историк Жамов приводит такой эпизод взятия Митавы: «Еврей походит к казакам и сообщает со злорадной улыбкой, что прусский офицер укрылся в доме пастора. Казаки врываются к пастору, находят в одной из комнат тяжело раненного прусского офицера и останавливаются в изумлении; наконец один из казаков кричит офицеру «Не бойся, пруссак, казак не плут!» и дружески протягивает ему руку». После арьергардных боев у Экау Йорк отходит к Руенталю. Отношения между пруссаками и французами накаляются до предела. Французские интенданты в Бауске не желают выдавать со складов довольствие союзникам, и те, вынося прикладами двери, врываются внутрь. После этого немудрено, что на военном совете офицеры единодушно предлагают Йорку бросить осадный парк к чертовой матери и спасать дивизию. (Кстати, парк состоял из 110 оружий, большей частью бывших прусских — отнятых у них французами в кампанию 1806 года. И пруссаки не без злорадства предвкушали, что сейчас и французы их потеряют: вывезти парк из Руенталя не успевали — не хватало лошадей). Единственным офицером, поднявшим голос за оборону парка, был ротмистр Бранденбург: «Честь прусского оружия требует прикрыть союзников». И Йорк… с ним согласился. Неудачный обход В этот момент Эссен, опасаясь прусской контратаки, требует у Штейгеля еще 3 тысячи солдат. И тот их шлет, ослабляя тем самым ударный отряд. А к Йорку на помощь на всех парах спешит бригада 7–й французской дивизии из–под Фридрихштадта. Соотношение сил на главном направлении начинает меняться в пользу противника. Мало этого, 29 сентября Штейнгель посылает «в обход» Руенталя отряд генерала Бельгарда — Азовский и Низовский полки (а фактически батальоны). Это имело бы смысл, коли сам Штейнгель двинулся бы на противника, но он спокойно стоит у Мезотена в виду прусского корпуса и в ус не дует. Пруссаки перехватили Бельгарда и после упорного боя прижали к реке Аа у Гравенталя. «Только темнота спасла нашу колонну от полного разгрома», — писал Жамов. Штейнгель, разуверившись в успехе, приказывает отступать. Операция, начатая как львиный рык, завершалась как плач младенца. А ведь Штейнгель в кампании 1806–1807 гг. был генерал–квартирмейстером — т. е. начальником оперативного отдела, третьим лицом в командной иерархии русской армии. Его тогда хвалили, даже наградили орденом Св. Георгия аж III степени. Но как самостоятельный командующий он оказался нулем. «Несчастный исход экспедиции должен быть приписан исключительно плохим распоряжениям, так как корпус был разделен и без надежды на успех выставлен сильному огню, — записал рижанин Герман разговоры офицеров. — Хвалят только генералов Вельяминова и Фока, прикрывавших отступление». Добыча в виде полушубков Отступать пришлось с тяжелыми боями. У корчмы Лауче левый фланг арьергарда едва был не смят лихой атакой прусских кусар, и только контрвыпад двух эскадронов Финляндского драгунского полка спас положение. У Гарозена арьергард Вельяминова (Невский и Петровский полки) попали в клещи: с одной стороны пруссаки, с другой — подошедшая бригада 7–й дивизии (там помимо французов был и польский батальон). В бою с этим интернационалом особенно отличилась батарея поручика Гербеля, картечью отбившая атаки поляков. 2 октября корпус Штейнгеля, эвакуировав по дороге Митаву, возвратился в Ригу. В операции русские потеряли 1900 убитыми и пропавшими без вести плюс 578 раненых. Потери пруссаков — 1200 человек. Единственным зримым результатом операции стал захват в Митаве 5000 полушубков, предназначенных корпусу Йорка. Через три месяца пруссакам придется без них очень несладко, и как знать, не сыграет ли это свою роль в переходе Йорка на сторону русских… Зато парк повернул восвояси «Я нахожу нужным заметить, что выступивший из Риги корпус для действия на Митаву и Экау составил, по моему счету, с лишком 20 тысяч человек, следовательно, с большой вероятностью полагать можно было, что сие число устроенных российских войск могло бы с пользою сражаться противу равного числа собранного из разных наций неприятеля, — раздраженно писал Александр I Штейнгелю и Эссену. — Нахожу неправильным оставление вами в Митаве части войск без всякой нужды, ибо в сие самое время войска неприятеля уже вышли из города, почему такое бесполезное раздробление корпуса полагаю я причиной сей неудачи. В военных предприятиях средние меры редко удаются, самая же умеренность и бережливость часто препятствует успеху, особливо раздробя свои силы, как сие был сделано в сем случае». Что ж, вопреки расхожему мнению, Александр I кое–что понимал в военном деле. И в психологии тоже. Раскритиковав действия генералов, император счел нужным их ободрить: «По отдаленности, в коей я нахожусь, не могу дать вам иного разрешения, как изъявить желание мое, дабы новые действия ваши увенчаны были лучшим успехом». После чего можно было приступать к более приятным вещам: утверждать списки награжденных. Помимо русских офицеров в них попали и английские — с эскадры адмирала Мартина, стоявшей в Рижском заливе. Англичане принимали участие в налете на Митаву на канонерках. «Английские капитаны Стуарт и Брентон участвовали во всех сил распоряжениях с особенною деятельностью и ревностию к службе его императорского величества», — доносил адмирал Моллер. А вот действия Йорка как командующего заслужили похвалу не только маршала Макдональда («Надо отдать высокое уважение храбрости и выдержке прусских войск и правильному суждению офицеров; мое уважение к ним возрастает с каждым днем»), но и Наполеона. Правда, сразу же после получения известий о боях под Рундале он распорядился… везти осадный парк обратно в Тильзит. Вопрос об осаде Риги окончательно снимался с повестки дня. Куча так и не использованных ядер Но в Петербурге об этом еще не знали, и козлом отпущения за провал наступления назначили Эссена. Императорским указом от 23 октября его сменил Паулуччи. «Жаль, что Эссен впал в немилость, — писал Герман. — Кроме несчастного приказания о сожжении форштадтов его ни в чем нельзя упрекнуть, напротив, он постоянно заботился о благе города». Что же касается Штейнгеля, то он принял единственно верное решение — пошел на соединение с Витгенштейном под Полоцк. И тем, поставив себя под начало более даровитого генерала, исправил свою оплошность под Ригой. Пройдя 280 верст за 11 дней, Штейнгель как раз успел выйти во фланг корпусу Сен–Сира в сражении при Чашниках и тем склонить исход боя в пользу русских. Вскоре Витгенштейн разбил еще один французский корпус — Виктора. И фланг французов на Двине рухнул, а план Александра по окружению Наполеона обрел второе дыхание. «Ура, мой друг! Москва свободна! Теперь мы пойдем по пути победы на крыльях мести!» — писал пастор Граве из Риги другу. Наполеон к тому времени выступил в обратный путь, но все равно был бы окружен и перехвачен у Березины, если бы… Впрочем, это уже другая история. Главное было сделано — к декабрю на территории империи не осталось ни одного вражеского солдата — кроме пленных. …В Рундале еще сто лет назад лежала в полной сохранности одна из куч ядер, оставшихся от французского осадного парка. Повернись дело по–другому, и эти ядра лупили бы по Риге, обратив город в груду развалин. Но в ту войну обошлось… http://www.vesti.lv/article/225131
Igor Graholski: Гроза двенадцатого года 24.01.2013 12:54 Игорь ВАТОЛИН На днях в Русском центре Балтийской международной академии историк и публицист Игорь Гусев представлял свою новою книгу «1812 год в Прибалтийском крае». По условиям поддержавшего издание фонда «Русский мир» в открытую продажу она не попадет, так что интересующимся придется занять очередь в библиотеке. Уточняя предшественников — Эпоха 1812 года предоставляет безграничные возможности для исследования и творчества, — говорит Игорь. — К сожалению, в Латвии этот юбилейный год не стал переломным в отношении широкой общественности и властей предержащих к этой замечательной странице нашей истории. На высоте оказались разве что общественники — русская община Латвии в самом широком смысле этого слова. Я испытываю гордость, что мне удалось создать книгу, которую не стыдно вручить кому бы то ни было — на самом высоком уровне. До сих пор почти все публикации по данной теме отталкивались от трудов Жамова и Сивицкого. Их книги были выпущены к столетнему юбилею войны с Наполеоном. Однако наряду с признательностью к классикам при более тщательном рассмотрении выясняются неточности, случайные ляпы и фактологические ошибки. Прежде всего это касается карт и схем. В ходе работы над книгой нам пришлось на протяжении нескольких месяцев сверять карты по старым русским и немецким источникам, соотносить с современной картой. Нередко приходилось выбираться непосредственно на места сражений. Надеюсь, этот аспект работы нашего авторского коллектива, прежде всего дизайнера–макетировщика Андрея Макеева и технического редактора Зоры Корепановой, заметят последующие исследователи, активисты движения военной реконструкции, представители туристической отрасли –— все, кому небезразлична наша история. С легкой руки Сивицкого, некритически использовавшего прусские источники, общим местом стала оценка сражения при Гросс–Экау (сейчас Иецава) 19 июля. Битва трактовалась как полный разгром русского отряда генерала Левиза. Между тем не было никакого разгрома. Подобно основной русской армии после Бородинского сражения, подразделения Левиза отступили, но, по свидетельству современника, возвращались с песнями. Причем в отличие от Бородина Ригу не сдали противнику. Было необходимо напомнить о блестящей русской победе под Кекавой у Даленкирхена 22 августа, когда наголову был разбит прусский отряд Горна. Да, это было не самое большое, не самое кровопролитное сражение… Примечательна его высокая оценка Александром I, удостоившим эполетами поручика Фридриха Берга, который доставил в Петербург известие о славной победе. Император понимал, что на фоне отступления основной русской армии даже маленький успех поднимает боевой дух в войсках и в тылу. Складывается впечатление, что и Жамов, и Сивицкий при всей своей эрудиции — Жамов был офицером генштаба — писали свои труды в спешке, чтобы поспеть к юбилею. Их работы не стали плодом многолетних размышлений и дискуссий. Если заглянуть в истории отдельных полков, посмотреть донесения о потерях Русской армии — можно составить достоверную картину происходившего. Мы сегодня знаем гораздо больше, чем наши предшественники. Игорь Гусев занимается историей Риги и Латвии более тридцати лет. Все относящееся к 1812 году до поры до времени собирал в особую папку. Собирался выпустить обзорную книгу под тем же названием в серии «Клио» — на простой бумаге в мягкой обложке или в роскошном варианте. Заявку на книгу и фильм подал в фонд «Русский мир». Фортуна улыбнулась: на книгу деньги дали, а фильм завернули. В результате получилось солидное издание: крупный формат, твердая обложка, мелованная бумага. Игорь Гусев сосредоточился на описании военных действиях на территории Прибалтики. Завершающая глава — о памятниках войне 1812 года. Особым откровением стало число безвестных героев из рядовых и младших офицеров. Восстановление их историк считает одним из главных достижений книги. Надеемся, что издание привлечет внимание и латышских авторов. До сих пор систематизация сведений о событиях 1812 года на территории Латвии в жанре путеводителя предпринял один Айнар Радовицс. Если за почин ему можно сказать спасибо, откровенно русофобская интонация и путаница при указании в пейзаже следов укреплений не могут удовлетворить современного, в особенности русского, читателя. — Я объездил практически все указанные Радовицсем места, и часто на месте воображаемых холмов находил чистое поле, — говорит И. Гусев. Он не разделяет мнение, что события 1812 года на территории Латвии ничтожно повлияли на общий ход компании. — Большое слагается из малого. На территории Латвии не было особо крупных сражений, но была героическая оборона Динабургской крепости. Если бы наполеоновский маршал Удино в начале июля не потерял почти неделю у Даугавпилса, то командовавший русским корпусом генерал Витгенштейн мог бы не пожать лавры «спасителя града Петрова». Любовь к отеческим гробам В продолжение юбилейной волны, считает историк, необходимо восстановить главный памятник войне 1812 года — колонну Победы. — Стыд и срам, что Рижская дума до сих пор не сподобилась найти достойное место для первого публичного памятника в нашем городе, — возмущается историк. — Нужно найти на местности, зафиксировать на фото и видео, установить памятные знаки на местах, где еще можно распознать укрепления той войны. Стоит если не буквально, то хоть в какой–то форме восстановить мемориальную «башню Фридриха» (в честь генерала Фридриха Левиз–оф–Менара и других героев сражения у Даленкирхена) на Одукалнсе, разрушенную в Первую мировую войну. Как свидетельство истории и объект для привлечения туристов. Давно пора составить туристические маршруты по тематике эпохи наполеоновских войн: по полям сражений, по барклаевским местам… И, пожалуй, самое наболевшее. Относительно недавно в парке Рундальского дворца был открыт обелиск погибшим и скончавшимся от ран воинам Наполеона, а вот православного креста или иного памятного знака на месте упокоения победителей — русских воинов — до сих пор нет как нет. Хотя подобные места известны. Загадки истории Где закопано прусское золото? — В Латвии, особенно в Латгалии, бытует множество легенд о французском золоте или затопленной карете Наполеона, хотя доподлинно известно, что нога императора французов не ступала на латвийскую землю. На этом фоне относительно достоверной является история казны наполеоновского прусского корпуса. Когда корпус генерала Йорка покидал наши края, то не сумел вывезти всю казну. Часть бочек с золотом зарыли где–то в окрестностях Рундальского дворца… http://vesti.lv/culture/theme/history/74004-groza-dvenadcatogo-goda.html
Igor Graholski: 1812 год в Прибалтийском крае Год: 2012. Автор: Гусев И.Н. http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4375684
полная версия страницы